Арон Симанович - Распутин и евреи

- Ну хоть что-нибудь нужно же дать евреям, - кричал я.

- Как же может быть что-нибудь дано евреям, если я для моих крестьян ничего не добился, - возражал Распутин. - Царь боится даровать евреям равноправие. Он уверен, что его после этого убьют. Его дедушку убили ведь. Царь мне много раз жаловался, что все его министры жулики. Они стараются ему внушить, что во всем виноваты евреи.

Этот разговор произошел в 1915 году. В период сближения Витте с Распутиным. Витте имел тогда большое влияние на Распутина, а последний сумел перетащить на его сторону царицу и митрополита Питирима. К ним присоединился также старик Штюрмер, и им симпатизировал весь молодой двор. Распутин старался убедить царя, что необходимо наконец ввести конституционную форму правления и, таким образом, покончить со всеми раздорами. Однажды Распутин явился в очень хорошем настроении к нам. Он заявил, что ему наконец удалось провести у царя свои желания. Царь собирается в Государственную Думу, чтобы объявить, что он решил установить порядок, по которому председатель Совета министров будет назначаться им самим, а остальные министры будут намечены Думой. Как все это должно было пройти, я не могу сказать. Может быть, я Распутина не так понял, а может быть, он мне все и не передал как следует. «Во всяком случае, - присовокупил он, - после объявления новой конституции евреи также получат полное равноправие, за исключением права занимать руководящие должности в войсках и в государственном управлении». По словам Распутина, это была немецкая система.

Я счел своей обязанностью все передать моим единоверцам и сообщил полученные от Распутина сведения барону Гринцбургу и Мозесу Гинцбургу. Все ему поверили, так как знали, что он не лжет.

Но мы упустили из виду печальные качества царя. Правильнее было бы, если бы мы не упустили из виду его безволие, неспособность сдерживать данное слово, и не верили бы его обещанию.

После своего возвращения из Ставки он заявил Распутину, что он свое намерение переменил.

Он не желает даже показываться в Думе и не думает о даровании новой формы правления, пока идет война.

Распутин бывал иногда очень несдержан и грубоват с царем. На этот раз он не скрывал свою злость. По сему случаю он запугивал царицу и Вырубову и говорил, что революция неизбежна, так как царь не может понять, что необходимо сговориться со своим народом.

Наконец царь объявил, что он последует совету Распутина и даже был установлен день, когда будет оглашена конституция. В этот день он действительно направился в Государственную Думу, но, по-видимому, он опять в последнюю минуту был напуган возможностью его убийства в случае отказа от своих самодержавных прав. К сожалению, подробности этого случая мне неизвестны.

Безрезультатная попытка у царя

Однажды мы устроили в Александро-Невском монастыре у митрополита Питирима совещание по еврейскому вопросу. Оно состоялось скоро после назначения Штюрмера председателем совета министров. Он обязался перед нами предпринять меры к решению еврейского вопроса. На совещании митрополита кроме меня участвовали епископ Исидор, Штюрмер и Распутин. Все присутствующие выразили согласие по мере сил способствовать разрешению еврейского вопроса.

По отношению ко мне Штюрмер высказался следующим образом:

- Ты странный человек, Симанович. В твоих стремлениях ты прав, но ты выбрал неправильную дорогу для их осуществления. Должен же ты знать, что не только я, но и весь Совет министров никогда без согласия царя не осмелится поднять еврейский вопрос. Каждый министр заботится о своей будущности. При прежних царях было иначе: они действовали по собственному почину, имели больше мужества и держали слово. Теперешнему царю же никто не верит. Он сам также никому не верит, и поэтому трудно что-нибудь у него провести. Я был бы счастлив, если мне удалось бы вывести еврейский народ из его ужасного положения. Но я не могу решиться взять на себя инициативу, так как за это я могу поплатиться моей карьерой. Каждый русский министр официально должен быть юдофобом и не должен отказываться от своей враждебности к евреям. Я же, конечно, хочу сохранить мой пост министра, и ты не имеешь права от меня требовать невозможного. Я охотно помогу евреям, но для этого должен подвернуться случай. При твоих связях и изворотливости тебе скорее представится случай поднять этот вопрос. Ты имеешь больше власти, чем мы все вместе. Добейся только, чтобы царь поручил мне заняться еврейским вопросом, и я могу тебе поклясться, что я все необходимое сделаю.

Митрополит Питирим выступил после этого с совершенно неожиданным предложением.

- Слушай, Симанович, мы с Распутиным завтра едем в Царское Село, где будет богослужение. После службы раненым будет дан обед. Ты должен привезти коньяк, чай, сахар и мармелад для солдат, и я позабочусь о том, чтобы ты мог лично поговорить с царем. Это будет самый верный путь. Следуй моему совету и расскажи царю откровенно о всех тех преследованиях евреев, о которых ты рассказывал здесь. Бог тебе поможет.

Предложение Митрополита встретило всеобщее одобрение.

Я вызвал к телефону сестер Воскобойниковых и получил от них подтверждение, что действительно в Серафимовском лазарете предполагается устроить богослужение. Наследник имел намерение в этот день распределять подарки среди раненых.

Я отправился в лазарет, и наследник поручил мне купить для подарков дюжину серебряных часов и столько же подставок для чайных стаканов. Взяв на другой день заказанные предметы с собой, я приехал в лазарет к окончанию службы. Наследник был в восхищении от моих вещей. Царица обратила на это свое внимание и сейчас же сообщила царю, насколько наследник доволен мною. Настроение казалось мне благоприятствующим. Наследник распределял подарки.

Распутин понимал, что наступил для исполнения нашего замысла подходящий момент. Он встал и обратился к царю:

- Сын еврейского народа стоит перед тобой.

Николай II посмотрел с удивлением на нас обоих с Распутиным и сказал:

- Я не понимаю.

Остальные присутствующие смотрели на нас с большим любопытством. Распутин продолжал:

- Я только начал, он сам изложит тебе все.

Дрожа от волнения, я начал:

- Ваше Императорское Величество, я уже годами живу в Петербурге, но мои сестры и братья и весь наш еврейский народ ничего не знают о вашей любви к нам.

Митрополит прервал меня:

- Ты объясняешь очень неясно. Если ты говоришь как сын еврейского народа, то ты должен выражаться яснее.

В сильном волнении я продолжал: