Дэвид Дайчес - Сэр Вальтер Скотт и его мир

ОБЩЕСТВЕННОЕ ЛИЦО

Но мы должны перевести дыхание (чего Скотт никогда не делал), остановиться и посмотреть, чем еще занимался Скотт помимо романов. Он ухитрился выплатить свои личные долги, поскольку щедрый аванс, полученный от Констебла за второй выпуск «Рассказов трактирщика», позволил погасить обязательство герцогу Баклю на 4000 фунтов. (По условиям соглашения Констебл также забрал остаток изданий со склада Джона Баллантайна, потерпев на этом внушительный убыток.) Но Скотт вел строительство и прикупал землю, так что расходы его все росли. Как общественное лицо, он был окружен восхищением еще больше, чем ранее: в Абботсфорде — знаменитость, привлекавшая охотников за «львами», на Замковой улице — столп эдинбургской общественной и интеллектуальной жизни. Благодаря ему произошло извлечение на свет регалий шотландского трона — церемония состоялась в феврале 1818 года. Скотт выказал глубокие чувства: когда кто-то из членов комиссии сделал вид, будто собирается возложить новонайденную корону Шотландии на голову стоящей рядом девушки, Скотт с гневом и отчаянием воскликнул: «Ради бога, не надо! « Корона была возвращена обратно в ларь — подходящий символ отношения Скотта к бурному прошлому Шотландии.

В том же году, вскоре за церемонией извлечения регалий, Скотту был пожалован титул баронета. Он этого хотел. «Коли Его Королевскому Высочеству благоугодно 126… посчитать, что я не совсем недостоин отличия упомянутым титулом, я, со своей стороны, могу лишь сказать, что нынешнее мое состояние позволит нести его с достоинством и что ввиду обстоятельств, связанных с происхождением моим и моей жены, эта честь могла бы иметь чрезвычайное значение для моего сына», — писал он лорду Мелвиллу в феврале 1818 года.

В письмах к знакомым Скотт не уставал повторять, что petit titre 127, как он его неизменно аттестовал, для него не так уж и важен, но вот сыну, который становится профессиональным военным, он будет «полезен». Для сына Вальтера он в июле 1819 года купил за 750 фунтов патент корнета Восемнадцатого гусарского полка и потратил еще 1200 фунтов на экипировку. В апреле 1825 года он за 1500 фунтов приобрел ему чин капитана. Скотт был нежным отцом, особенно же гордился сыном Вальтером: ему нравилось видеть себя основателем династии, а сына — прямым наследником по восходящей. К счастью, он не мог знать, что оба его сына умрут бездетными и сравнительно молодыми, так что титул сгинет вместе со вторым сэром Вальтером.

В 1818 году Скотт познакомился с Джоном Гибсоном Локхартом, молодым журналистом и адвокатом проторийских убеждений, который сотрудничал в только что основанном печатном органе тори «Эдинбургском журнале Блэквуда», снискавшем себе репутацию еще похлеще «Квартального обозрения». В своем первом номере (октябрь 1817 года) журнал поместил скандальную сатиру на эдинбургскую знать, выдержанную в пародийно-библейском стиле и озаглавленную «Халдейская рукопись». То был плод совместных усилий Локхарта, Джеймса Хогга по прозвищу «Этрикский пастух», которому Скотт все время помогал, и Джона Уилсона, выступавшего под псевдонимом Кристофер Норт. «Сатира обрушилась на Эдинбург как гроза», — вспоминал позднее будущий зять Скотта; в лагере вигов она вызвала большой скандал. В том же номере «Можи» (как запросто называли журнал Блэквуда 128) фигурировали еще остервенелый и беспардонный разнос Кольриджа под видом рецензии на его «Biographia Lite— raria» 129 и столь же злобные нападки на порядочность Ли Ханта 130 в первой из двух погромных статей под названием «Школа кокни 131 в поэзии».

Журналистику такого пошиба Скотт не жаловал, однако ему нравилось остроумие Локхарта и внушали уважение его эрудиция филолога-классика и широкие познания в современных языках. В результате между старшим и молодым возникла дружба, и первый несколько раз остерегал второго от оскорбительных анонимных выступлений в печати — и был трижды прав: именно оскорбительные анонимные выпады стали причиной дуэли между Джоном Скоттом, однофамильцем Вальтера, и близким другом Локхарта Джонатаном Кристи, завершившейся гибелью Скотта. В апреле 1820 года Локхарт обвенчался с дочерью Вальтера Скотта Софьей, и молодая пара прожила в домике Чифсвуд (на весьма к тому времени расширившихся абботсфордских землях) до 1825 года, когда Локхарт переехал в Лондон, чтобы стать редактором «Квартального обозрения». Последние двенадцать лет жизни Скотта Локхарт провел рядом с ним, это сообщило живость и непосредственность написанной им биографии тестя, которая наряду с письмами Скотта остается главным источником наших знаний о Скотте — при том, что в ней, как теперь установлено, есть и заведомые искажения, и умолчания, и даже измышления.

Съездив в июле 1821 года в Лондон на коронацию Георга IV, Скотт возвратился оттуда с планами дальнейшего улучшения Абботсфорда, включая библиотеку и парадную залу, так что особняк в конечном итоге приобрел тот вид, в котором сохранился до наших дней. Планы, разумеется, требовали новых денег, и, как обычно, их должны были дать авансы под еще не написанные романы. Роберт Кейделл, партнер Констебла, ответил на вопрос Локхарта, почему Скотт писал так много и в такой спешке: «В декабре 1819-го был закончен „Айвенго“, 20 марта — „Монастырь“,»Аббат» — в сентябре, а «Кенилворт» — в январе следующего года… Скотт все еще зависел от векселей, которые приносил ему своим появлением каждый новый роман». Кончина брата Шарлотты Чарлза в Индии, казалось бы, могла укрепить финансовое положение Скотта — он сообщал друзьям, что Чарлз оставил свыше 30 000 фунтов капитала, проценты с которого должны были поступать вдове, но после ее смерти весь капитал отходил детям Скотта, причем все получали равную долю. Скотт, однако, грубо ошибся в своих подсчетах, денег на поверку оказалось куда меньше, а главное, вдовица пережила и Скотта, и всех его детей. Но одно то, что Скотт отправил нескольким друзьям бодрые письма, распинаясь в них о проблематичных 30 000 фунтах, красноречиво свидетельствует о направлении его мыслей, все более и более омрачавшихся денежными заботами.

И все же он был счастлив. Подводя итоги прожитому, он в 1821 году писал одному старому другу: «У меня любящая семья и подающие надежды дети, много друзей, мало недоброжелателей и, думаю, совсем нет врагов — а удачи и славы больше, чем когда бы то ни было приносил человеку один лишь литературный труд. Я живу среди близких, от меня зависит благополучие многих, и я забочусь о них по мере сил и возможностей. Смею надеяться, что нрав мой, каковой, как вам ведомо, от природы легкий и добрый, не испортили лесть и успех, а посему мне совсем незнакомо томление духа, которое уподоблю рабу, посаженному в колесницу к поэту, дабы не дать ему вкусить от своего триумфа». Скотт обладал способностью быть счастливым. Он любил быть лэрдом Абботсфорда; любил как радости семейного очага (он был поистине прекрасным отцом), так и светские волнения по поводу приема гостей; любил — и любил по-настоящему — своих псов; любил объявляться в Эдинбурге эдакой «носительной» (внушительной) персоной; и, вопреки столь частому балансированию на грани финансовой катастрофы, он любил оговаривать с издателями условия соглашений и любил золотые ливни, что они приносили. Он, похоже, без всяких колебаний принимал векселя на крупные суммы за работу, к которой еще и не притрагивался. «Я и время любых двоих одолеем».