Фридрих Кирхейзен - Наполеон Первый. Его жизнь и его время

Это наставление Паоли не могло быть приятным молодому историку, но оно его не возмутило. Наполеон не был обескуражен, наоборот, еще усерднее принялся за работу и написал трактат о Корсике, который хотел посвятить герою дня, министру Неккеру. Но прежде он послал его просмотреть своему бывшему учителю, патеру Дюпюи, в Бриенне, который категорически отсоветовал ему это делать. Идеи свободы, воодушевлявшие Францию, распространялись все шире и шире, охватывали собою решительно всех, не исключая и солдат. Гарнизон Оксонна взбунтовался. Большинство солдат отправилось огромною толпою к квартире полковника, чтобы потребовать от него полковой казны. Он должен был уступить силе. Овладев деньгами, солдаты, лишенные всякой дисциплины, перепились, увлекши за собою и офицеров. Бонапарт с ужасом смотрел на эти войска, порвавшие все оковы дисциплины, которых опьянение свободы сделало дикими и жестокими. Но и им овладело пламенное воодушевление и мысль, что наконец-то настал момент, когда его бедное отечество может постоять за себя. Как поведут себя патриоты его острова во всеобщем опьянении свободы, которая охватила все и всех? Но проникнет ли вообще оно к ним? Кровь стучала и билась в висках Бонапарта, он рвался к своим соотечественникам, хотел им сказать, чтобы они не упустили этого единственного случая сбросить ненавистные оковы. Но он сдержал себя и продолжал работать, работать, работать!

Двадцать третьего августа королевский артиллерийский полк “Ла Фер” последовал примеру других корпусов и принес присягу национальному собранию. Мысли Наполеона были теперь только вокруг нации: король перестал для него существовать. “До этих дней, – говорит он сам, – если бы мне приказали, я бы несомненно стрелял в народ, ибо привычка, предрассудки, воспитание и имя короля вселяли в меня повиновение. С тех же пор как я принес присягу нации, я знаю только ее!”

Его здоровье страдало, однако, от непривычных волнений и скудного питания, на котором он постоянно экономил ввиду своего положения. Тоска по родине и горячее желание знать, что творится теперь на его острове при новых политических условиях, сверлило его пылкое патриотическое сердце. Нужда подавляла его и ухудшала все его психическое и физическое состояние. Еще в июле он писал домой: “У меня нет никаких других источников дохода, кроме работы. Я меняю белье только раз в неделю, я работаю в своей комнате, в десять часов ложусь спать. С тех пор, как я болен, я сплю очень мало, встаю в четыре часа и ем только раз в день, что, впрочем, мне очень полезно”.

Он был не в силах оставаться дольше во Франции, с тех пор как узнал, что и Корсика охвачена общим движением к свободе. Спокойствия как не бывало: он не находил удовлетворения ни в службе, ни в своих научных занятиях. День и ночь мучила его мысль о любимой отчизне. Неужели же он, самый верный из верных ее сынов, останется вдали и будет сидеть, сложа руки? Быть может, именно от него зависит участь родины?

Наполеону во что бы то ни стало нужен был отпуск. Девятого августа 1789 года он просил о нем, и несмотря на тревожные времена ему дали его: военный министр ла Тур-дю-Пен согласился на это лишь по особой просьбе инспектора де ла Мортьера.

ГЛАВА V. РЕСПУБЛИКАНЕЦ

I. Революция на Корсике

(Октябрь 1789 года – декабрь 1790 года)

Когда Бонапарт в конце сентября – или, вернее, в начале октября – покинул Францию, она вся была объята пламенем, зажженным факелом революции. Взятие Бастилии, причину которого следует искать главным образом в отставке министра финансов Неккера, дало сигнал ко всеобщему восстанию. В городах и провинциях царили страх и ужас перед поднявшимися разбойничьими и грабительскими бандами. Крестьяне вооружились для встречи этих шаек, но вскоре сами принимались грабить окрестности и сжигать замки и монастыри. Они решили освободиться от лежавших на них тяжелым бременем феодальных налогов. Повсюду вспыхивали восстания. Повсюду царили преступления, поджоги, убийства. Ночью четвертого августа духовенство и аристократия были вынуждены отказаться от своих феодальных прав, и Людовик XVI получил от учредительного собрания звание “восстановителя французской свободы”.

Двадцать седьмого августа прокламация Лафайета стала наконец основой новой конституции.

Иначе обстояли дела на Корсике. Туда искры революционного движения упали несколько позже. Порабощенные корсиканцы вначале с некоторым недоверием смотрели на освободительное стремление Франции и не решались высказывать своих собственных идей и стремлений из боязни быть впоследствии еще более жестоко наказанными за революцию. Кроме того, известия из восставшей Франции шли очень долго и отличались неясностью: о каждом событии на острове узнавали лишь через месяц. Так, о взятии Бастилии узнали только в августе. По большей части известия вообще не получали, так как роялистски настроенный губернатор Баррен боязливо скрывал все сведения и не опубликовал ни одного постановления Национального собрания.

Строго говоря, корсиканский народ не мог составить себе верного понятия о значении Французской революции. Для корсиканцев не существовало ни борьбы против богатых, привилегированных, против дворянства, ни борьбы против духовенства. Классовые противоречия были им чужды, только клан обладал на Корсике некоторой силой и властью. Каждый был землевладельцем, и даже клир стоял в тесном соприкосновении с народом, так как вышел из него и принимал участие в его борьбе за свободу.

Относительно государственного устройства корсиканцы во многих отношениях давно опередили Францию. При Паоли у них была уже милиция, в которой каждый был солдатом с юношеских вплоть до старческих лет. Они избирали своих чиновников на народных собраниях, в которых принимали участие все, без различия положения и сословия. У них было жюри, а провинции их управлялись трибуналами. Все это было создано во Франции лишь революцией.

Ради этих привилегий корсиканцам не нужно было поднимать знамени восстания. Для них существовал один только враг – Франция, перед белым знаменем которой они продолжали склоняться, между тем как в ней самой развевался уже трехцветный флаг. Их лозунг свободы гласил: “Долой французов и всех чужестранцев! Долой чужих чиновников, которые эксплуатируют нас и угнетают!” До сих пор, однако, попытки такой сделано не было, новые политические условия не произвели еще перемен в управлении, законах и обложении острова. В генеральных штатах Франции декрет двадцать второго марта 1789 года впервые призвал корсиканцев в собрание сословий, которое должно было открыться 25 апреля, но состоялось только 5 мая.