Ольга Тер-Газарян - Есенин и Айседора Дункан

– К Дункан! – торжествующе отвечает Аксельрод.

Я смотрю на Есенина. Тот очень возбужден и взбудоражен, глаза бегают.

– К Дункан?! Сергей Александрович, сейчас это не время. Может…

– Галя, я еду! – раздраженно перебил Есенин.

Я поняла, что отговаривать его сейчас бесполезно. Будет мне урок – нечего было пускать Клюева и Аксельрода.

– Галя, не волнуйтесь. Мы его вернем вам через два часа, – с издевкой произнес Аксельрод.

– Ну что же, до свидания! – попрощалась я.

Через час он не вернулся, и через два, и черезтри… Я поняла, что его уговорили там остаться, что может быть в этот самый момент он целует и обнимает свою Дунканшу. Я прекрасно понимала, что сравнение с ней явно не в мою пользу. Но я также понимала, что как только у него снова появятся проблемы с ней, он тут же прибежит ко мне. Не могу сказать, что мне это льстило, но все же я была счастлива видеть его рядом.

Я легла спать, когда в дверь постучали. Смотрю на часы – два часа ночи. Неужели вернулся? Бегу открывать – увы и ах! Клюев на пороге – гладенький, прилизаненький, благообразненький:

– Все не спите, Галя, тревожитесь. Вот ведь жизнь-то какая – вся в мучениях и страданиях, а Сереженька-то… Ну что с него взять – пропащий он человек. Да и не стоит он такой-то любви как ваша. Не стоит. Ничего не видит, не ценит. Зачем он вам? Я его вот звал-звал домой, а он ни в какую… Ну так вот зашел к вам один, чтобы хотя бы успокоить. Да зайдем-ка в комнату, поговорить.

Я спокойно выслушала этот заготовленный монолог, закутавшись в теплую шаль поверх платья, и молча отступила назад, пропуская его в переднюю. Зашли в комнату. Он присел на краешек кровати.

– Зачем тебе этот гуляка? Такая красавица из-за Сереженьки пропадает! Другой бы молился на тебя, а Сереженька… Да вон у тебя портрет на стенке висит – что за человек? Лицо какое хорошее. Вот с таким можно счастливой быть.

И все в таком духе. Я слушала молча и с интересом, хотя ничего нового в его словах для меня не было. Наутро Сергей Александрович не появился, да и весь день его не было. Вечером я отправилась в «Стойло» за деньгами.

– Сергей Александрович заходил?

– Да, да, они здесь. Там… б-о-о-ольшая компания.

Ну все, думаю, загулял совсем. Захожу в зал. В отражении зеркала на стене вижу Есенина, еще двоих мужчин и Дункан. Вот она! Сердце у меня бешено заколотилось. Вот она, моя соперница! Я прохожу мимо них и, смотря в глаза Есенину, здороваюсь кивком головы. Ох, ничего не вижу вокруг, только его васильковые глаза, устремленные теперь на меня. Он что-то шепчет Дунканше, которая уже давно не отрывает от меня своего взора. «Какая же она старая! – изумилась я про себя. – Да, следы былой красоты имеются, но развратная и беспутная жизнь наложила на нее такой отпечаток! Какая потасканная! И к этой я ревновала его?».

Я иду к кассе. Получаю деньги. Сзади вдруг подходит Есенин и шепчет:

– Галя, ничего, понимаете, ничего не изменилось. Так надо. Я скоро приду. И деньги берите здесь, как всегда. И вообще, все по-прежнему.

Он был очень взволнован. Наверное, решил, что я не приму его больше, раз он исчез. Но мне на это было наплевать. Я знала, что никому он больше не нужен, кроме меня, и никто кроме меня о нем не позаботится.

– Хорошо. Только обязательно предупредите, если что-либо изменится.

– Да нет же, Галя! – с горячностью шепчет он. – Ничего! Понимаете, ничего не изменилось!

Ничего не изменилось – сказал он, и снова не пришел ночевать. Я не знала, куда деть себя. Помучавшись от бессонницы несколько часов, приняла капли и, наконец, забылась мертвым сном. На следующий день в начале шестого заглянула в «Стойло» в надежде, что увижу его там. И действительно – в ложе вместе с Клюевым, Ганиным, Аксельродом и Приблудным сидит Сергей Александрович – пьяный, злой, запуганный. Он выглядел как загнанный в угол зверь. Я подошла к этой компании. Со мной сдержанно поздоровались – они и раньше не выносили меня, из-за того, что я не давала Есенину пить. Села рядом с ним. Внезапно чувствую на своей руке его мертвую хватку. Он наклоняется ко мне. Запах перегара ударяет в нос.

– Надо поговорить, не уходите только, – шепчет так, чтобы никто не слышал.

– Хорошо, – тихо говорю в ответ. – Только не пейте больше! Не надо! Вам уже хватит.

– Да-да-да, Галя, хорошо. Сейчас меня будут тащить к Изадоре. Пожалуйста, не давайте им! Не пускайте меня! Иначе я погибну! – глаза его подернулись слезами.

Тут же Аксельрод, видимо, заметив наше возбужденное перешептывание, громко объявляет:

– Сережа, пора ехать!

– Да-да, сейчас, давай только вина еще закажем.

Вмешиваюсь я.

– Сергей Александрович никуда не поедет! Он нездоров, ему нужно домой.

Мне все равно, что сейчас на меня обрушится вся эта честная братия. Есенин для меня дороже всего на свете.

– Как это он никуда не поедет?! Его уже ждут! Он сам дал честное слово! А Дункан так вообще сказала, что без него не сможет выступать! Вы что?! Хотите испортить ей вечер ее школы?!

– Так Сергею Александровичу-то какое до этого дело?! – вскипаю я. – Он что обязан? Да и возвращается он с Пречистенки совсем больным!

– Ну да, конечно, вам не хочется его отпускать от своей юбки, – язвит Аксельрод, зная, как Есенин может отреагировать на указание того, что он подчиняется мне.

– Да что вы право? Мне до этого и дела нет, – смеюсь. – Ежели бы он оттуда спокойным приходил – да пожалуйста!

– Галя, вы как женщина не понимаете вопросов чести. Сергей Александрович слово дал! Как же он его теперь не сдержит? Это же позор!

– Какая честь? Смешно даже вас слушать! Человек болен, неужели вы не видите! – в голосе моем звучит раздражение и жесткость. Я резко встаю и вызываю Есенина в коридор:

– Сергей Александрович, отойдемте на минутку. Надо поговорить!

– Да вы что? нам уже пора! Едем и никаких! – понеслось со всех сторон.

Я изумленно смотрю на толпу этих прихлебателей – как же они усиленно сплавляют его к ней. Прямо так и жаждут увидеть, как он поскорее загнется!

– Я вернусь через минуту, – успокаивает их Есенин.

– Галя, – шепчет он в коридоре, поминутно испуганно озираясь по сторонам. – Вот рукопись. Спрячьте, пожалуйста. Только не смотрите! Это сумасшедший почерк! Я записал, когда был пьян. Представляете, первый раз в жизни записал стихи в таком состоянии…

– Сергей Александрович, хорошо. Спрячу. Да что с вами творится такое?

– Галя, они затащили меня туда. Оставили наедине. Вино рекой. Я все время пьян. Ни черта не соображаю. А Клюев-то какой подлец?! Гашиш мне дал! Он меня отравит, я знаю! Я чувствую, что умру скоро, Галя! Галя! – голос его становился все более хриплым и прерывистым, в нем звучал какой-то животный страх. Я не прерывала его бессвязную речь. – Галя, вы ничего не знаете! Он никого не любит! Спасите меня! Не пускайте туда!