Сати Спивакова - Не всё

— Видишь, какая гадость? Давай так: в первом отделении я дирижирую — ты играешь Моцарта, во втором — наоборот. И еще что-нибудь придумаем.

Хотели сделать это в Вене, в Зальцбурге. Но вскоре Бернстайн умер.

Мы вышли из зала, перешли под дождем площадь и отправились в китайский ресторан. Я помню то ощущение блаженства и счастья, когда ты понимаешь, что этот момент с тобой останется навсегда. Что это не просто посиделки, дружеский ужин, а что-то особенное. Разговор, естественно, шел о музыке. Бернстайн говорил только о музыке — его ничего больше не интересовало. «Моя религия это музыка», — говорил он о себе. Теперь эта площадь в Нью-Йорке, этот квадрат, который мы пересекали практически под одним зонтом, носит его имя. Он присматривался ко мне (я тогда еще очень неважно говорила по-английски):

— Как тебя зовут?

— Сати.

— Что такое Сати, это связано с Эриком Сатэ?

— Нет, сокращенное от армянского имени Сатеник.

— А что такое Сатеник?

— В переводе означает янтарь.

— Володечка, ты не зря на ней женился.

Ведь Бернстайн — в переводе янтарь.

Для меня эта встреча незабываема. Для Володи же, я знаю, из всех музыкальных встреч эта была номер один по значимости и по полученному заряду. Володя вовсе не фетишист, это мне больше свойственно привязываться к дорогим мне предметам и возить их за собой. Но палочка Бернстайна, палочка с патиной времени для Володи талисман. Если он не может ее найти, начинается дикая паника. Намоленная палочка.

ЗАПАХ ЖЕНЩИНЫ

Знакомство наше происходило постепенно. Володя много исполнял произведений Родиона Щедрина, они дружат и любят друг друга давно. В начале восьмидесятых «Виртуозы Москвы» в увеличенном составе сыграли «Кармен-сюиту». Потом они исполняли в концертном варианте «Даму с собачкой» во Франции на фестивале. «Виртуозы» играли, Майя танцевала. В спектакле всегда присутствовала собака (шпиц), и с ней на сцене было немало хлопот. Собака постоянно убегала и однажды рванула за кулисы. Майя, пританцовывая, пошла за ней, поймала собаку и стала гулять с ней между музыкантами, как между кустами.

Кто-то может позволить себе называть ее «Умирающего лебедя» вечно живым лебедем — люди любят низвергать богов, смеяться над бывшими кумирами. Меня же всегда восхищают талант и то, как человек умудряется побеждать время. Плисецкой вообще дано связывать воедино прошлое и настоящее. Рядом с нами существуют еще проводники былого. Если вспомнить, когда Майя начинала танцевать и уже была королевой, — это же совершенно другая эпоха. Есть фотографии Плисецкой с Шагалом, Спесивцевой.

Я схожу от нее с ума, когда ее вижу. Я знаю, сколько ей лет, но не могу осознать этого, когда с ней общаюсь. Она настолько женщина, женщина во всем нежная, вздорная, сексуальная, скандальная — разная. Я понимаю, как она кружила головы, как в нее влюблялись. На фотографиях Ричарда Аведона она настолько хороша, что, кажется, с такой улыбкой она могла бы и не танцевать вовсе. Необыкновенная ее шея, осанка, стать создают поразительный контраст с какой-то сермяжной правдой, присущей ее натуре. Для меня она — существо эпохи Ренессанса. В ней заключена необыкновенная гармония. Как и для человека Ренессанса, для нее важны физическое здоровье, любовь, красота. Ни в одной балерине нет такого эротизма, как в Майе. Французы называют это «чувственным эротизмом».

Майя может быть резкой и в то же время очень нежной и трогательной. Она редчайший бриллиант, которому место в Алмазном фонде. Заработав для России немало славы и денег, Майя никогда не была меркантильной. Многие годы они живут в Мюнхене в съемной квартире. Скромная обстановка, масса книг и нот, на кухне — клееночка в желтую клетку. Быт Майю, в принципе, никогда не волновал. Как-то к ее дню рождения я купила картинку Эрте, понравившуюся мне в Дрюо, балеринку в розовом платье. Майя отреагировала своеобразно:

— Начну наконец собирать живопись. У меня нет никаких коллекций.

Майя — человек абсолютно не от мира сего. Они с Щедриным обожают свой дом на хуторе в Литве, в Тракае. Там она ходит в сапогах по грибы, сама их солит. А в Москве — квартира, о которой я все время вспоминаю, когда слышу сюиту, написанную Щедриным для «Виртуозов». Одна часть в ней называется «Тараканы по Москве». Он писал, наверняка думая об этом доме на Тверской напротив гостиницы «Минск». Дом роскошный, но насквозь весь прогнивший, с теми самыми тараканами.

Всю жизнь Майя живет только своим делом. Вне балета ее ничего не интересует. Лет двенадцать назад мне довелось стоять в кулисе, когда она танцевала «Лебедя». В принципе я знаю, что балет — искусство, которое смотрят издали. Вблизи, по идее, смотреть нельзя. Видишь не красоту, а работу тяжелое дыхание, пот, слышишь стук пуантов. Так вот, на выступлении Майи в Париже в театре Пьера Кардена «Espace Cardin» я стояла буквально в пяти метрах от нее. Меня потрясло, что вблизи я не увидела швов. Линии плавно перетекали одна в другую, один жест предварял другой. Все казалось просто, движения были рассчитаны, не было ничего лишнего. Ее танец настолько чист, что его можно смотреть с любого расстояния.

Потом мы стали чаще видеться. Она прилетала с Щедриным на исполнение «Музыки для города Кетена». В этот период она вдруг оказалась не звездой Майей Плисецкой, а женой композитора Щедрина, чем очень гордилась. Не знаю, какова была их семейная жизнь на протяжении многих лет, но все те годы, что я их наблюдаю, мне кажется, они абсолютно дополняют друг друга. Щедрин — отдельная история. Это мудрая, взвешенная личность. Майя — пламя, а он, наверное, вода. Вода сильнее всего, она точит камень и тушит пламя. Мне кажется, у Майи есть какой-то комплекс по поводу того, что в России Щедрина слишком часто называли мужем Плисецкой. Ее восхищение Родионом, как она называет его Родей, безгранично. За мужа она готова перегрызть глотку. Он действительно неординарный. Его партитуры можно вставить в рамку и повесить на стенку такой красоты и стройности написанное им от руки. Это даже не почерк, а каллиграфия. Щедрин настолько красиво укладывает музыку на бумаге, что этим любуешься.

С Майей у меня была неделя близкой-близкой дружбы. Бежар пригласил ее в Париж в 1995 году танцевать в балете по японской легенде «Курасука». Майя выступала с его труппой и Патриком Дюпоном. Приехав, она сразу позвонила. Только что вышла ее книжка по-французски. Майя не говорит ни на одном языке, кроме русского. Была очень возмущена тем, как в «Галлимаре» издали книгу весь тираж был плохо сброшюрован. К ее приезду приурочили презентацию книги, а она переругалась со всеми — не так перевели, не так склеили, не ту фотографию поставили. Она просила меня прочесть на французском. Я всю ночь сверяла, переведено было шикарно. Тут она успокоилась.