Юрий Мажарцев - Дембельский альбом

 По поводу празднования Пасхи прямо при нас на каменной террасе дома был зажарен козленок и выставлен на стол в компании с бочонком вина и множеством разной вкусной еды, украшенной зеленью. Мы сначала выпили с хозяином и его семьей этот бочонок, потом он еще достал коньяк, потом он еще достал ликеры. Все это сопровождалось разговорами на нескольких языках и совместным хоровым пением Катюши на русском и греческом языках одновременно. На каком-то этапе мы начали опасаться за здоровье хозяина и стали уговаривать его остановиться в потреблении своих алкогольных запасов, но он вошел в раж и решил непременно от русских не отставать. И не отстал. Когда мы уходили, нас провожала его жена, поскольку сам Илья Херувим говорить не мог и вообще никаких признаков жизни, кроме прерывистого дыхания и неконтролируемых движений глазными яблоками, не подавал. Мы же были лишь в прекрасном настроении, и не больше. Бедный Илья вышел на работу только через четыре дня, весь бледный и несчастный. Он потом еще долго рассказывал соотечественникам душераздирающую историю о том, как он пил с русскими моряками и чуть не умер. Я думаю, что эту пьянку он вспоминает и по сей день.

 Стремление угостить русского друга в кабачке у греков носило какой-то совершенно неуемный характер. Часто бывало, что когда мы просили счет, выяснялось, что за нас уже заплатил кто-то из работников верфи, оказавшийся в этом заведении в данный момент. Естественно, мы уже не могли просто так уйти и приглашали греческого друга за наш столик, заказывали в ответ выпивку, и вечер проходил в обстановке дружбы и полного взаимопонимания. Быстро исчезали языковые барьеры. Нашим православным душам, русским и греческим, было тепло и уютно вместе. Почти всегда к нам присоединялись греки из-за соседних столиков. Начинали подниматься тосты за дружбу народов и вообще за мир во всем мире. Нередко, если позволяло место, исполнялся известный танец Сиртаки большим интернациональным коллективом.

Человек за бортом!

 Эта чрезмерная дешевизна алкоголя чуть трагически не повлияла на судьбу одного из моряков «Полюса». Как-то, в один не очень прекрасный вечер, наш четвертый механик Саша после того, как основательно посидел у бабы Ути, зашел в гости на советское судно «Кубань», которое было пришвартовано к нам одним бортом, и между нашими пароходами был перекинут трап. Он зашел туда навестить знакомого механика, естественно, не пустой, а с предусмотрительно купленной у бабки в кабаке двухлитровой пластиковой бутылкой коньяка. Судя по всему, встреча друзей удалась, поскольку, возвращаясь к нам на борт, Саша рухнул в воду где-то с восьмиметровой высоты. Время было темное, никто этого сразу и не заметил. А дальше события развивались уже по сценарию черной комедии. В момент падения механика за борт в рубке дежурного в уютном тепле сидели, курили и травили флотские байки боцман, штурман и доктор. В разгар очередной истории дверь рубки открылась и в нее как-то бесплотно скользнул матрос Филимонов из боцманской команды, тихонечко встал в уголке и задумчиво закурил. Мы решили, что матрос зашел погреться - вечер был довольно прохладный и ветреный - и продолжили разговор. Подумав минут пять, матрос Филимонов вдруг совершенно сомнамбулически, без всяких эмоций сказал в пространство рубки перед собой:

 - Там человек за бортом.

 Мы потрясенно уставились на него. Боцман первый опомнился и ответил своему подчиненному:

 - Нефиг тут по-идиотски шутить, а лучше пройди вдоль борта. Проветрись, а заодно посмотри, все ли там ладно.

 Матрос дисциплинированно пошел на обход. А все это время механик под бортом продолжал бороться со стихией и цепляться за отвесный борт родного парохода. Мы поговорили немного о матросах вообще и о Филимонове в частности, и боцман нам пожаловался, что этот матрос уже давно сидит у него в циррозной печени со своей медлительностью. Потом штурман начал какую-то очередную байку и мы снова отвлеклись от службы - я стоял вахтенным у трапа, а штурман - дежурным по судну. Минут через пятнадцать снова зашел Филимонов. Постояв скромно в углу, он опять повторил старую шутку: Там человек за бортом. В ответ мы почти хором послали его вместе с его идиотскими шуточками. Матрос поразмыслил минут пять и задумчиво вышел. А под бортом Саша из последних сил пытался уцепиться за ставший вдруг таким чужим борт родного парохода .

 И лишь когда в третий раз матрос Филимонов вошел в рубку и сказал с каким-то тихим отчаянием:

 - Там уже с «Кубани» говорят, что у нас человек за бортом! - мы все же решили выйти и посмотреть, чего там всем этим придуркам не сидится в тепле. Вышли и обалдели - за бортом медленно тонул, устав бороться со стихией, наш четвертый механик. Дальше все было как положено: дежурный офицер - штурман Сева, громким командным голосом объявил:

 - Человек за бортом!

 И кинулся организовывать подъем утопающего. Механик был спасен. Вместе с доктором с соседнего парохода мы провозились до полуночи с раненым бойцом, поскольку Саша ухитрился сломать себе плечо и сорвать лоскут кожи с головы. А виновным во всем признали матроса Филимонова, поскольку он вовремя не доложил о человеке за бортом. Но потом его тут же и простили, решив, что все равно, куда матроса ни целуй, у него, известное дело, везде ….

Как боцман наблюдал мираж

 Кстати о «Кубани» - судне, возвращаясь с которого нас чуть не осиротил четвертый механик, а он очень значительная фигура в судовой жизни, поскольку в его ведении находится водоснабжение всех гальюнов на пароходе.

 «Кубань» было госпитальным судном ВМФ; порт приписки Севастополь. Это был белый пароход тысяч семь водоизмещения, как и наш «Полюс». Достаточно комфортабельные каюты, большая санчасть - все это было предназначено для перевозки раненых в военное время, а в мирное - судно перевозило сменные экипаж подводных лодок в точку боевого дежурства субмарины. Есть известная байка про то, как одному экипажу привезли жен с другого экипажа. Говорят, сначала был скандал, но потом все остались довольны - и жены, и офицеры - не возвращаться же назад не солоно хлебавши. Скорее всего эта байка - чистый бред, но при том флотском бардаке, который я видел на практически всех уровнях, возможно было все. Когда на таких судах проводятся учения, то на них садится госпиталь, где в штате, кроме всего прочего, еще и два-три десятка медсестер. Поэтому в подобных учениях моряки всегда участвуют с огромным удовольствием.

 Мы стояли на греческой верфи уже месяца полтора, когда стало известно, что через несколько дней госпитальное судно «Кубань», приписанное к Черноморскому флоту, пришвартуется рядом с нами и встанет вторым корпусом, т.е. на берег они будут ходить через наш пароход. Все по-разному отнеслись к этому известию. Особист, помню, заволновался, что надо будет в два раза увеличить количество дырок на компьютере. Главное, что его взволновало - это сложность определения отличия наших греков от кубанских. Кто-то из офицеров, в ответ на его опасения, даже посоветовал ему метить греческих работяг разной краской. Своеобразно отреагировал боцман. Он подошел ко мне и осторожно осведомился: