Борис Костин - Скобелев

«Я подошел под ловченские редуты, не имея никакого понятия о них самих, ни о местности перед ними, однако создавалось впечатление, что позиция неприятеля крепка, что дело будет трудное, но как идти на нее, с какой стороны, я не знал и мог узнать, конечно, только после рекогносцировки под неприятельским огнем. В это время ко мне явился Скобелев. Поздоровались. Он сказал:

– Князь, вы новичок в этих местностях и, конечно, не знаете ни расположения, ни стиля неприятеля, узнавать вам придется теперь не иначе как с большими потерями, а я давно здесь, изучил и ознакомлен с каждой пядью земли, с каждой возвышенностью, знаю все тропы, дороги и подступы, знаю дальность боя орудий, расположение траншей – доверьтесь мне, дело пойдет скорее, ручаюсь вам за успех.

Я доверился и не имел повода к раскаянию».

На следующий день после сформирования отряд Скобелева выступил в дорогу. Расположившись у Какрино, откуда Скобелев решил начать наступление на Ловчу, отряд деятельно принялся за инженерные работы и в этом деле преуспел настолько, что каждый воин был уверен в неприступности позиции.

В то время как отряд Скобелева готовился к сражению, с Шипки доносилось глухое эхо выстрелов. Это Сулейман-паша, понукаемый султаном, пытался пробиться со своей армией на помощь к плевненскому гарнизону. Турки вложили в наступление всю ярость, какая только возможна на войне. Но, как говорится, нашла коса на камень. Защитники перевала хотя и с трудом, но отбивали непрерывные атаки. Скобелев был вне себя от медлительности высшего командования. На Шипке обильно лилась русская и болгарская кровь, а он с сильным отрядом пребывал в бездействии. Удар по Ловче вполне мог бы стать тем спасительным выходом в критической ситуации, сложившейся на Шипкинском перевале. Турки, словно предчувствуя, что вскоре наступит черед и Ловчи, изрядно усилили гарнизон. Опасения Рифат-паши были не напрасными, но только 18 августа Скобелев получил предписание овладеть Ловчей.

Приказ о наступлении русские воины встретили могучим «ура». В то время турки небезупешно атаковали Рущукский отряд. Казалось, инициатива переходила на сторону турок. Необходимо было разрушить эту безрадостную атмосферу, и Скобелев прекрасно сознавал, что на него с надеждой смотрит вся русская армия.

В полном составе войска, численностью около двадцати семи тысяч человек и девяноста восьми орудий, выступили к Ловче. Более чем трехкратный перевес оправдан, если учесть и сложность местности, и силу турецких укреплений. Перед началом действий Скобелев отдал приказ по левой колонне, а до господ офицеров довел диспозицию.

У Скобелева была своя манера в сочинительстве приказов, свой неповторимый стиль, где высокая риторика соседствовала с жесткой военной лексикой. Скобелевские приказы больше походили на обращения к войскам. Вот выдержка из приказа на бой у Ловчи:

«Пехота должна избегать беспорядка в бою и строю, различать наступление от атаки. Не забывать священного долга выручки своих товарищей во что бы то ни стало...

Обращаю внимание всех нижних чинов, что потери при молодецком наступлении бывают ничтожны, а отступление, в особенности беспорядочное, кончается значительными потерями и срамом».

Надо отдать должное Скобелеву в его стремлении довести свои требования до каждого солдата. Он строго взыскивал с тех командиров, которые не удосуживались объяснять своим подчиненным, что от них требуется в бою. «Солдат должен всегда знать, куда и зачем он идет... – говорил он. – Сознательный солдат в тысячу раз дороже бессознательного исполнителя».

Скобелев требовал от офицеров самостоятельности в действиях, а поэтому отдаваемые им диспозиции на бой не подавляли инициативу, предоставляли простор мышлению.

Со времени второй Плевны вокруг Скобелева начал объединяться круг таких же молодых, как и он сам, энергичных и одаренных офицеров. В его отряде сложилась атмосфера товарищества и доброжелательности.

«Здесь все товарищи», – говорил Скобелев. И действительно, чувствовался во всем дух боевого братства, что-то задушевное, искреннее, совсем чуждое низкопоклонству. И даже бывшие однокашники, попавшие к нему в отряд и по каким-либо причинам остановившиеся в продвижении по ступенькам военной карьеры, никогда не испытывали чувства зависти, настолько просто Скобелев держался с ними.

Но в делах службы вряд ли кто из окружавших Скобелева мог рассчитывать на его снисхождение за какое-либо упущение. Тогда он становился жесток, и это знали офицеры его отряда. Офицерская дружба, в понятии Скобелева, давала одно право – первым идти на смерть, показывать пример, как показывал его он сам.

Об участи своих подчиненных офицеров Скобелев сильно тревожился: «Папенек, маменек, титулованных родственников – нет. Самые счастливые выйдут из службы с пенсионом в 350 рублей или попадут в становые пристава... А ведь какая это честная и даровитая молодежь».

В редкие часы отдыха офицеры отряда зачастую собирались у Скобелева на славившиеся его хлебосольством обеды. Жизнерадостности Скобелева не было предела. Обладая тонким чувством юмора, он умел понимать шутку и остроумные выходки в свой адрес воспринимал без всякой обиды.

Но не одно хлебосольство влекло офицеров на обеды к Скобелеву. За столом спорили, обсуждали события, сопровождая их меткими определениями. В тесном кругу Скобелев не навязывал своего мнения, на каждый пример приводил исторические факты, безошибочно называл годы, имена, литературу – для молодых офицеров это были часы не пустого времяпрепровождения, а скорее учебы. Скобелев ненавязчиво убеждал, что без знания противника, законов войны трудно добиться победы.

Как-то на одном из таких собраний Скобелева спросил приехавший в его отряд дипломат из свиты царя:

– Неужели вы не боитесь?

– Видите ли, душенька, – был ответ Скобелева, – вы имеете право быть трусом, солдат – может быть трусом, офицеру, ничем не командующему, инстинкты самосохранения извинительны, ну а от ротного командира и выше трусам нет никакого оправдания... Генерал-трус, по-моему, анахронизм, и чем меньше такие анахронизмы терпимы – тем лучше. Я не требую, чтобы каждый был безумно храбрым, чтобы он приходил в энтузиазм от ружейного огня. Это – глупо! Мне нужно только, чтобы всякий исполнял свои обязанности в бою.

И в Скобелевском отряде каждый делал свое дело, памятуя о том, что оно – часть общего...

В половине шестого утра 22 августа войска заняли исходные позиции для наступления на Ловчу, причем выполнили это почти без шума, так что турки и не подозревали о готовившемся наступлении. Князь Имеретинский дал команду начать артподготовку.