Борис Леонов - История советской литературы. Воспоминания современника
Толстой выразил на лице брезгливость.
— Кто это? — спросил у Толстого Александр Львович.
— Брюммель.
— Что?
— Не что, а кто… Лорд Брюммель.
Дымшиц не понял:
— Почему Брюммель?
— Почему? А я откуда знаю!? Но уж больно похож на Брюммеля из книжки Барбье д'Оревильи.
— Но ведь это же не лорд никакой, а по сути-то человек русский.
— Да какой он русский! — выдохнул Толстой. — Сердце пустое, башка пустая. Ну какая польза от такого России?!
Вспомнив эту историю, Александр Львович пояснил:
— А вообще-то лорд Брюммель — английский аристократ восемнадцатого века, обрел известность как рафинированный эстет. О нем Алексей Николаевич Толстой вспомнил в своих заметках «Задачи литературы», когда говорил, что он категоричный противник всяческого эстетизма в искусстве.
140
Рассказывают, что Сталин, рассматривая список кандидатов на соискание Сталинской премии за послевоенный год, спросил у Фадеева, возглавлявшего Комитет по премиям в области литературы и искусства:
— А почему в списке нет Твардовского с его «Василием Теркиным»?
— Поэма Твардовского, товарищ Сталин, публиковалась главами и члены Комитета посчитали, что она еще не окончена, — ответил Фадеев.
После продолжительной паузы Сталин сказал:
— Да, она печаталась главами в годы войны. Но Великая Отечественная война завершилась нашей Победой, и поэма Твардовского завершена.
После этих слов он самолично вписал «Книгу про бойца» в список соискателей премий первой степени.
141
Писательская молва подхватила рассказ, вышедший из недр редакции журнала «Молодая гвардия».
Якобы из Карельского обкома партии в редакцию пришло письмо с жалобой на поэта Анатолия Поперечного, известного своими песнями «Березовая роща», «Малиновка» и другими. В письме сообщалось, что поэт недостойно повел себя во время выступления на областном партхозактиве.
И далее излагалась суть дела.
Поэт Анатолий Поперечный был приглашен на выступление перед участниками партхозактива, посвященного итогам социалистического соревнования.
Но вначале он встретился со своими друзьями-литераторами в дружеском застолье, которое начали с утра. Пребывание в кругу друзей ему прялось прервать, поскольку за ним приехали товарищи из обкома. Уходя пообещал: «Это ненадолго. Минут десять. Выступлю и вернусь. Так что не прощаюсь».
Однако все оказалось далеко не так, как предполагал поэт.
Он попал в президиум актива. А тут начались речи, выступления, после которых стали вручать награды, грамоты, ценные подарки победителям соцсоревнования. Включены были мощные софиты для телесъемки. И Анатолия естественно «развезло». На какое-то время он выключился из действа.
Вдруг сквозь дрему услышал: «Анатолий Поперечный».
Он вскочил и бросился к трибуне. Но не рассчитал и вместе с трибуной рухнул в партхозактив.
Жалоба завершалась словами: «И к тому же разбил стоявший на трибуне графин…»
142
Леонид Максимович Леонов был в Болгарии.
В одной компании гурманов, готовивших национальные блюда, речь зашла о каком-то особом кушанье под названием «старец».
— Любопытно само название, — откликнулся Леонов и попросил поделиться с ним рецептом этого самого «старца».
— Очень просто, — сказал ему один из гурманов. — Берется бараний желудок, набивается кусками мяса, жира, всевозможными специями и опускается затем в соленую воду…
Леонид Максимович, не дослушав рецепта, вскинул руки:
— Что вы, что вы! Представьте себе, если бы животные слышали, что мы тут говорим про них, что бы они про нас подумали!..
143
Константин Михайлович Симонов рассказал однажды о своем посещении Бернарда Шоу, которое состоялось во время поездки в Англию делегации писателей во главе с Фадеевым.
Бернард Шоу жил за Лондоном в уютном доме.
Утро, когда наши писатели оказались возле ворот дома Шоу, было дождливым и прохладным. Но несмотря на непогоду ворота уже осаждали многочисленные корреспонденты. Их автомобили буквально загородили подъезд к дому. Поэтому пришлось выйти из машины раньше и идти, минуя направленные на тебя фотокамеры.
Когда подошли к воротам, калитка отворилась и к гостям из России — Фадееву, Бажану, Вургуну и Симонову — вышел маленький седенький старичок в коротких брючках.
Пожав руки гостям, он обратился к репортерам:
— Я принимаю своих друзей, но не своих врагов. Вы же мои враги!
И репортеры тут же бросились к своим машинам…
144
Писатель Адихан Измаилович Шадрин, долгие годы возглавлявший Астраханскую писательскую, говоря при этом: «У меня в организации тринадцать членов и пятнадцать группировок», познакомил меня с одним из егерей в угодьях устья Волги.
В доме егеря меня поразила обстановка: полированная мебель, сервант, забитый дорогим хрусталем, шикарные кресла, огромный телевизор. Когда я поинтересовался, откуда вся эта роскошь с налетом моды конца пятидесятых годов, он поведал мне такую историю.
Никита Сергеевич Хрущев был страстным охотником. И потому откликнулся на предложение первого секретаря обкома поохотиться в плавнях.
В канун прибытия высокого гостя к егерю нагрянули товарищи из обкома. На огромном крытом грузовике доставили мебель.
Старую, состоявшую из стола, лавки, табуретов и комода, выставили в сарай, а привезенную новую занесли в дом. Стены завесили дорогими коврами. Ковры были постелены и на пол. В доме появился телевизор с огромным экраном.
А вскоре в дом егеря пожаловал сам Никита Сергеевич. Вместе с ним был секретарь обкома, председатель облисполкома и другие товарищи.
Когда уже было собрались идти на охоту, раздался пронзительный телефонный звонок из Москвы. И высокому гостю пришлось немедленно уезжать.
Когда Хрущев выходил из дома, он остановился возле егеря и тихо сказал ему:
— Ни хрена не отдавай из всего этого, — и обвел рукой вокруг.
На том и попрощались…
А через некоторое время прибыла та же самая крытая машина, чтобы вывезти из дома егеря завезенную мебель, ковры, телевизор.
— Чего это вы, ребята? — наивно спросил егерь.
А когда услышал об их намерении, спокойно заметил:
— А Никита Сергеевич наказал, чтобы вы тут ничего не трогали. Он обещал вернуться.
Приехавшие переглянулись, о чем-то между собой посовещались, развернулись и уехали.
До сих пор не возвращаются…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});