Владимир Мономах - Русская правда. Устав. Поучение

«Дают другому свою “челядь” для отрабатывания долга… Эта impignoratio[243] челядина-раба основывалась на том, что он есть полная собственность, вещь своего господина». Но дают в другие руки и закупов: между тем ст. 60 Русской Правды предусматривает именно тот случай, когда господин «вздумал отдать своего закупа в работу другому лицу» [«Паки ли приимет на нем кун и т. д.»]. «Закон… подтверждает, что закуп есть человек свободный, личностью которого никто распоряжаться не может». «Несомненно, закупничество XVI в. происходит из закупничества древнерусского… но они не тождественны». По существу древнерусского закупничества Голубовский отказывался «считать простой случайностью сопоставление или приравнение закупа к наймиту… в лучших списках, Троицком и Карамзинском… В положении закупа и наймита существовали такие точки соприкосновения, которые почти отождествляли их».

С другой стороны, дефектность некоторых статей о закупах (например, ст. 58, где отсутствует начало) и наслоение вариантов (особенно в ст. 59, где, в частности, «вражда» вовсе не позднейшая вставка, а «очень древний» термин обычного права южных славян) наводят Голубовского на предположение, «что дошедшие до нас в Русской Правде статьи о закупничестве представляют из себя мозаику из обрывков законоположений… о закупах ролейных и наймитах». Голубовский и указал на необходимость и возможность, вопреки Ясинскому, «подвинуть вперед вопрос о закупах» – «привлечением новых материалов, в частности законодательных памятников древних славянских народов» [25; с. 4—48].

Для М. А. Дьяконова «существенным признаком социального и юридического положения закупа является то, что у него есть господин»; «нужда вынуждала пристраиваться к чужому хозяйству в качестве работника», но «работает на господина он, конечно, не даром, а за плату (“цену” или “копу”)». А «ученый спор» – о «юридической природе обязательств, в какие вступал закуп к господину», в котором «исследователи, считающие закупа наймитом, прибавляют, что закуп получал наемную плату вперед и своею работой погашал долг» – «имеет важное значение для выяснения древних форм залога, а также для решения вопроса о преемственной связи между древними закупами и московскими кабальными холопами, а не для разъяснения юридического положения закупов».

Во всяком случае, данные, собранные Ясинским (по мнению Владимирского-Буданова [21; с. 36, примеч.], сделавшие «дальнейший спор о закупах» не имеющим «никакого научного интереса»), по мнению Дьяконова, «вовсе не имеют того решающего значения в споре… как думает автор. Он не доказал, что закупы литовского права совершенно сходны по положению с закупами Русской Правды», «тождество терминов не доказывает еще тождества отношений» [35; с. 108–110].

Удинцев привел ряд соображений, заставивших его «исключить закупничество из отношений по займу» и признать, что оно «не есть договорное долговое рабство». Так как «важнейшим доводом в пользу теории закупничества – самозаклада» считалось «значение термина закуп в памятниках и актах Литовского государства», Удинцев поставил вопрос: всегда ли слово «закупил» употребляется в значении «заставил», и привел примеры неустойчивости этой терминологии («у кого будет та моя пожня в закупе или в закладе и в иных каверзах, ино мне, первысше, своими денгами та пожня выкупать»).

Неубедительно и указание Ясинского на перевод в Литовском Статуте «закупить» = impignorare: в пяти местах Статута термин закупить переводится obligare, понятие заставы в 3-х случаях передается obligare, но в пяти случаях impignorare, слово запродал раз переводится через obligare, раз через impignorare. Таким образом, «термины закупы и закупил не всегда обозначают одно и то же. Принадлежащее им в актах и памятниках XVI в. значение не тождественно с тем, что мы имеем в Русской Правде, и уж во всяком случае не покрывается понятием самозаклада». Удинцев поэтому сам пересмотрел источники Литовского права, чтобы ответить на вопрос, что «представляют из себя закупные люди XVI в. по сравнению с закупами Русской Правды».

В разделе X Литовского Статута идет речь об именье должном и заставном, а также о людях заставных (т. е. «закладных»). В разделе XI говорится о путных людях и бортниках, крестьянах-слугах, ремесных людях, о тивунах и ключниках, о тяглых людях, о закупах и невольниках. Т. е. в разд. XI «идет перечисление различных видов зависимых людей, в том числе и закупных, но с исключением закладных… и тем более самозакладчиков, о которых Литовский Статут не говорит совсем… Практика XVI–XVII вв. как в Москве, так и на Литве развила отдачу в заклад людей, зависимых от лица, отдающего в заклад». «Лиц, отданных в заклад, Литовский Статут 1529 г. и обозначил в арт. 11 и 12 раздела X под именем людей заставных». «Как объяснить, что практика, а за ней и исследователи смешали закладных или заставных людей (арт. 11 и 12, раздела X) с закупами или закупными людьми (арт. 6 сл., раздел XI)? Практика не в состоянии была разобраться в многообразных зависимых состояниях… исследователи же… приняли консерватизм слов в актах XVI в. за консерватизм идей, принадлежавших будто бы ХIII веку или даже первобытному праву».

«Закуп (арт. 6, разд. X) погашает долг путем ежегодных выпустов и служит, “поки з тое сумы выробится”. А человек заставленный… служит “аж до того часу, покуль бы ему (кредитору) тые пенязи заплатили” – предполагается, заемщики, а не сам заставленный. Между двумя отношениями несомненное сходство заключается в службе, которую несет как закуп, так и заставный человек. Но бесспорно, что во всех случаях, где идет речь о людях заставных (закладных), служба считается за рост. Напротив того, она всегда зачитывается в капитал, если говорится о закупах».

«Но возможно ли, чтобы для отработки заемной суммы, всегда даваемой и по литовским актам на определенный срок, была установлена одна и та же мера годичной отработки – уплаты? Думаю, что нет. И, ввиду отсутствия лишь одного элемента займа – возврата взятого, нельзя видеть в закупничестве договор займа и самозаклад, как обеспечение заемного обязательства». При всем отличии литовского закупничества XVI в. от древнерусского XIII в., заключал Удинцев, «указанный отрицательный момент является для того и другого обязательным».

Так как теория закупничества-самозаклада выросла из теории закупничества-займа, Удинцев останавливался и на калачовской теории найма с выдачей платы вперед в виде займа: «Едва ли возможно приписывать юристам XIII в. такую комбинацию, как личный наем, осложняемый займом наемной платы… Или юристы времен Русской Правды не в состоянии были усвоить идеи – уплаты эквивалента вперед; но такое предположение опровергается ст. 105 Тр. сп. [А, 111]. Или же надо думать, что для них недоступна была мысль о займе как обязательстве возвратить взятое; но противное они доказали ст. 43 Тр. сп. [А, 47]». В статье же 56 и сл. «нет ни одного слова об уплате или взыскании по займу, которое должно было бы выступать в виду отработки долга» [89; с. 150–168].