Никита Хрущев - Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 1. Часть 2

Когда Сталин обращался к нам, то мы не могли ответить, где находится командующий. Получалось, что вроде бы мы его где-то бросили. Можете себе представить? Это в сталинские-то времена, когда любому мерещилось на каждом шагу - измена, предательство! В тяжелейший период для нашей армии и уже дважды подряд на направлении, где командует Тимошенко и где я являюсь членом Военного совета, подвергаются такому жестокому разгрому наши войска. А командующего вообще нет. Значит, он сбежал? Нет вместе с ним и члена Военного совета дивизионного комиссара Гурова. Ей-богу, появилась у меня тогда такая мысль. Хотел ее отогнать, но она как бы сама нанизывалась на факты. При Сталине он свое понимание вещей буквально вбивал в сознание каждому, с кем соприкасался. Естественно, зародились нехорошие мысли и в отношении Тимошенко.

Получаем новый приказ - переместить штаб в Сталинград. Там находилась какая-то группа лиц, которая должна была проинформировать нас, что входит в наше распоряжение и в состав нашего нового. Сталинградского фронта. Мы с Бодиным поехали на автомобиле и в дороге встретили Тимошенко! Позднее Гуров рассказывал мне, что они отсиделись в стоге сена. Разостлали под собой бурки и командовали теми, кто был вокруг. Никакой связи не имели, никого близко не знали. "У Тимошенко, - говорил Гуров, - было такое настроение: что же поеду я сейчас и буду сидеть в штабе? Что я смогу сказать Сталину? Войск нет, управлять некем. Мне будут указывать, как отражать натиск противника, а отражать-то нечем. Одним словом, все сразу: и уязвленное солдатское самолюбие, и огорчение. Он, конечно, переживал не меньше, чем я. Его (теперь уже не меня) обвиняли в этом поражении, а виноваты были Генеральный штаб и лично Сталин. Между собою мы не обменивались мнениями по данному вопросу. Я был, конечно, настороже, потому что Тимошенко в разговоре со Сталиным согласился, как сказал мне Сталин при телефонном разговоре через Маленкова, что это я нажал на Тимошенко в ходе Харьковской операции. А мне уже достаточно было, что я назойливо добивался утверждения решения нашего штаба и тем самым вызвал в мае недовольство и раздражение со стороны Сталина.

Уехали мы в Сталинград вдвоем с Бодиным. Тимошенко же опять не поехал, хотя имелось прямое указание Сталина прибыть туда, и даже было указано время. Ехали мы с Бодиным вдвоем на автомашине. Настроение, конечно, хуже некуда. Переносим свой штаб в Сталинград и знаем, что на всем пространстве между Доном и Сталинградом у нас почти нет войск. Есть какие-то дезорганизованные их остатки, не представляющие боевой силы, на которую можно положиться, чтобы задержать противника. Помню даже такую мелочь. Перебрались через реку Хопер. Бодин говорит: "Давайте искупаемся". Роскошь для того времени. Не до того было. Но мы под влиянием южного солнца решились и искупались. Прибыли в Сталинград. Я впервые попал в этот степной город. На меня он произвел впечатление большой деревни, за исключением той его части, где расположен тракторный завод. Там виднелись современные постройки кирпичной кладки, четырех- и пятиэтажные. Там же заводы "Баррикады" и "Красный Октябрь", мельница, другие сооружения. Преобладали деревянные строения. Я был поражен, что в степи, где вообще нет леса, за исключением Дубовой рощи на левом берегу напротив Сталинграда, в нем сплошь деревянные постройки. Потом понял, что Волга посылала сюда на своей груди плоты, поэтому лес был тут дешевый.

Нас встретил генерал Толбухин[90]. Он был назначен начальником укрепрайона Сталинграда и занимался строительством укреплений: рытьем траншей и противотанковых рвов. Мало еще было сделано. Видимо, не так давно началось строительство. Боевых единиц у Толбухина имелось тоже очень мало. Нам доложил представитель Генерального штаба (не помню, кто это был), что здесь находятся армии 62-я и 57-я неполного состава. 57-й армией потом командовал Толбухин, 64-й Чуйков, 62-й - Колпакчи[91]. Стояли там и соединения, в частности, механизированная бригада[92]. Командовал ею полковник Бурмаков, а членом Военного совета был хорошо известный мне человек: когда я был секретарем Бауманского райкома партии Москвы в 1931 г., он являлся секретарем парткома мясо-молочного комбината имени Микояна. Очень задорный такой был паренек, еврей, энергичный и хороший секретарь партийной организации, инициативный человек. Прекрасно вел себя и, будучи комиссаром этой мехбригады, имел звание полкового комиссара. Находились там также другие воинские части, но мелкие. Вскоре после того, как мы с Бодиным прибыли в Сталинград, меня вызвали в Москву. Приехал я в столицу, ожидал опять всяческих неприятностей. Неудачи на фронте не могли сулить мне каких-то приятностей в Москве.

Но Сталин никаких упреков на этот раз мне не делал. Я даже подумал, что, может быть, он как-то осознал свою неправоту в том, что не послушал меня, когда я добивался утверждения нашего приказа перейти к обороне на Барвенковском направлении? Сталин это, конечно, сказать не мог. Если он даже так думал, у него язык не повернется признать, что он был не прав, а кто-то прав. Я ничего такого не слышал от него никогда, не мог ожидать и не ожидал этого и теперь. Но то, что он встретил меня довольно спокойно, хотя создавшееся положение было очень тяжелым, позволило мне тогда так думать. Сталин расспрашивал меня о событиях, но я мало что мог сказать, потому что пока не знал ни города, ни обстановки. Рассказывал больше он, какие там находятся армии и как нужно организовать оборону города. Вдруг он ко мне обернулся и сказал: "Кого назначить туда командующим?". А насчет Тимошенко молчит. Тимошенко командовал тем Юго-Западным фронтом, который теперь превращался в Сталинградский. Поэтому, естественно, возникал прежде всего вопрос о его кандидатуре. Я тоже не стал говорить о Тимошенко. А только спросил: "А вы как считаете?". Он мне: "Можно назначить командующим войсками фронта Еременко, но он лежит в госпитале и не может сейчас приступить к командованию".

Я о Еременко тогда только слышал, но лично его не знал и с ним никогда не встречался. Поэтому ничего не мог толком сказать о Еременко. Однако раз Сталин хорошего о нем мнения, то у меня не имелось оснований возражать. Для меня фамилия Еременко была свежей. Я знал только, что он дрался с немцами в районе Гомеля и на подступах к Курску. Как раз с этого направления враг ударил на юг и замкнул в окружении нашу группировку в районе Киева. Сталин опять начал нажимать, чтобы я назвал командующего войсками Сталинградского фронта. Называть мне Тимошенко? Для Сталина это была бы тогда не находка. Сталин сам знал Тимошенко, и лучше, чем я. Еще по Первой Конной армии Буденного. Тимошенко вообще был на виду, особенно после репрессирования командного состава Красной Армии в 30-е годы. На фоне оставшихся командиров Тимошенко выглядел довольно заметно. Когда еще я уезжал из Москвы в Киев первым секретарем ЦК КП(б)У, командующим войсками округа в то время был Тимошенко, и Сталин дал мне о нем благоприятный отзыв и хорошую характеристику. Правда, характеристика заключалась главным образом в том, что это честный человек, на которого можно положиться. Конечно, Сталин глубокого доверия никогда и никому не оказывал.