Юрий Герман - Подполковник медицинской службы

- Я подчиняюсь насилию!..

- Нет, так не пройдет. Вы просите нас перелить любую кровь или не просите?

- В таком случае я вынужден об этом просить.

Баркан вышел из палаты. В коридоре он сказал Анжелике:

- Этому подлецу нужно перелить кровь. Если он поинтересуется, какая это кровь, скажите - иудейская.

Анжелика вопросительно подняла брови.

- Да, да, иудейская, - повторил Баркан. - Я в здравом уме и твердой памяти, но это сбавит ему спеси раз и навсегда.

- Вы сделали эту штуку ради Александра Марковича!- басом воскликнула Анжелика. - Да, не отрицайте. Это великолепно, Вячеслав Викторович, это чудесно. Вы - прелесть. Я в восторге...

- Очень рад! - буркнул Баркан.

В ординаторскую к Левину ночью пришел Бобров.

- Машина Плотникова не вернулась с задания, - сказал он, - экипаж погиб, и Курочка наш тоже.

- Не может быть! - сказал Александр Маркович.

Лицо его посерело.

Бобров рассказал подробности, какие знал. Многие летчики видели пылающую машину. Выпрыгнуть никто не успел. Но транспорт они все-таки торпедировали, и не маленький - тысяч десять тонн, не меньше.

На столе позвонил телефон. Сдержанный голос предупредил:

- Подполковник Левин? Сейчас с вами будет говорить командующий.

- Подполковник Левин слушает, - сказал Александр Маркович.

По щеке его поползла слеза, он стыдливо утер ее рукавом халата и опять сказал:

- Подполковник Левин у телефона.

В трубке сипело и щелкало. Потом командующий покашлял и очень усталым голосом произнес:

- Поздравляю вас, подполковник. Вы и ваш пилот Бобров награждены орденами Отечествен-ной войны первой степени. Большое дело сделали, большое.

Левин молчал. Еще одна слеза выкатилась из-под очков.

- Н-да, - сказал командующий, - ну что ж! Спокойной ночи!

- Благодарю вас, - ответил Левин и, быстро повесив трубку, отвернулся. Бобров смотрел на него, а ему не хотелось, чтобы летчик видел его слабым и плачущим.

Они долго молчали, потом Александр Маркович сходил к себе и принес книжку, которую давеча читал Леднев. Это была "Война и мир". На переплете, очень затрепанном и очень грязном, растеклось большое чернильное пятно.

- Ваша книжка? - спросил он Боброва.

Глаза пилота жадно вспыхнули.

- Вот за это спасибо, - сказал он, - большое спасибо. Вот, действительно, порадовали так порадовали. Я теперь библиотекарше Марии Сергеевне отвечу, какой я нечестный человек. Вчера открытку прислала, вы пишет - элементарно нечестный человек. Ну, отдыхайте, Александр Маркович, устали сегодня, я полагаю.

- Устал, - виновато согласился Левин, - очень устал.

Но Бобров не ушел сразу, еще посидел немного, рассказал, чем кончилось сражение. Фашист-ский караван, в общем, разгромлен. Потоплены четыре транспорта, большая баржа с солдатами, два корабля охранения.

Левин все утирал слезы рукой.

18

Полковники медицинской службы Тимохин и Лукашевич собирались лететь в Москву, а погоды не было, и потому они заночевали у Левина. Это всегда так было, что доктора из главной базы ночевали у Александра Марковича. Никто не мог сказать, что Левин особенно хорошо кормит или угощает добрым ликером, сваренным из казенного спирта, или играет в преферанс, или ловко и безотказно достает места в транспортную машину. Нет, ничего этого и в помине не было. Просто был сам Левин со своей сконфуженно-доброй улыбкой и таким душевным, таким открытым и робко-настойчивым гостеприимством, что к нему никак нельзя было не заехать, тем более что и Анжелика, и Ольга Ивановна, и Лора, и Вера, и даже Жакомбай - все всегда радовались гостям и всегда при виде гостя вскрикивали и говорили:

- Вот Александр Маркович обрадуется!

А Жакомбай, вежливо улыбаясь, брал на руку шинель или реглан гостя и сообщал:

- Пока вы отдохнете, отремонтируем немного. У нас краснофлотец имеется - Цуриков некто, - бесподобно обмундирование ремонтирует. Будет шинелька как новенькая. И китель отпарим, новые вещи получите...

Жакомбай ведал у Левина сохранением обмундирования находящихся на излечении людей и сохранял вещи так, что многие вылечившиеся писали благодарственные письма в редакцию, и у Жакомбая было уже три вырезки под названиями: "Чуткий старшина", "Наша благодарность" и "Простой советский человек".

Кроме того, проезжающие и пролетающие доктора останавливались у Александра Марковича еще по одной причине, о которой никогда не говорилось, но которую приятно было сознавать: Левин обязательно советовался с любым флагманским специалистом насчет своих раненых, рассказывал, как проходила у каждого операция, как двигается послеоперационное лечение, делился своими опасениями и с интересом выслушивал советы. Он долго водил докторов по палатам, показывал им то одного раненого, то другого, заходил с ними в перевязочную, настойчи-во выспрашивал гостя, а потом брал его за локоть и извинялся, называя такие обходы "маленькой пользой". Без "маленькой пользы" никто не ложился спать в ординаторской Левина, без "малень-кой пользы" не начинался ни один житейский разговор, без "маленькой пользы" никто не получал своего скромного ужина, именующегося на интендантском языке литером "4-Б".

Кроме того, каждый, кто приезжал из Москвы, должен был рассказать Левину обо всем новом, что они узнали там из области хирургии, а едущие в Москву должны были взять у Левина поручения насчет того, что им следовало узнать у московских светил.

Полковник Тимохин был человек тучный, с короткими седыми усами и с очень суровым взглядом маленьких темных глаз, выражение которых теплело только тогда, когда Тимохин занимался своим прямым делом. Полковник Лукашевич был еще больше Тимохина, но только весь состоял из костей и черных жестких волос.

Отработав положенную законами левинского гостеприимства "маленькую пользу", которая на этот раз состояла в том, что Тимохин - специалист по хирургии желудка - прооперировал назначенного на завтра сержанта, а Лукашевич - специалист по челюстно-лицевым ранениям - решил в отрицательном смысле вопрос об операбельности одного из Левинских пациентов, - оба гостя и хозяин сошлись в ординаторской, где уже был сервирован ужин на троих: селедочный форшмак, очень желтая пшенная каша и розовый искусственный кисель. Александру Марковичу отдельно стояла манная каша и на салфеточке лежали два сухарика. Рюмок тоже было только две - для гостей.

За столом разговор шел на тему, начатую еще перед обходом госпиталя, об обработке тяжелых ранений конечностей под общим обезболиванием. Эта тема была для Левина неиссякае-мой, он много раздумывал на этот счет и, если ему возражали, так сердился и расстраивался, так потрясал тетрадью со своими записями, что любой оппонент сдавался довольно скоро.