Переступить черту. Истории о моих пациентах - Карл Теодор Ясперс
Случай Марии Луизы Зумпф
Мария Луиза Зумпф, 10-летняя служанка, 1 июня 1790 г. в 10 часов утра вошла в комнату хозяев и закричала: «Дом горит!» Он выгорел полностью, и три человека погибли. То, что она сама виновница пожара, она сначала отрицала, пыталась перевести подозрение на одну нищенку, пока не призналась некой фрау Ральм, которая ей сказала, что ей ничего не будет. До этого она в страхе кричала: «Пальмше, они меня сожгут!»
Уже давно она проявляла нежелание продолжать службу и высказывала относящиеся к этому опасные суждения. Дочери пономаря Белитца она сказала, что хочет дать ребенку своих хозяев проглотить иголку, чтобы ребенок умер и ее служба закончилась. Но это не было ее серьезным намерением, а она думала, если она так скажет, ее уволят со службы.
На хозяев у нее не было жалоб, она только была недовольна одной служанкой, с которой она спала в одной кровати.
В качестве причины своего поступка она каждый раз указывала тоску по дому. Ее наличие было также известно окружающим. Кроме того, она первоначально утверждала, что ее дедушка посоветовал ей это, позже — что он только сказал: она должна устраивать глупые проказы, чтобы ее отпустили со службы. В день накануне преступления она сказала отцу, что очень хочет вернуться. Тот избил ее за это до синяков.
Ей сначала пришло в голову освободиться от службы тем, чтобы поджечь дом хозяев. Это она сначала собиралась осуществить с помощью принесенного во двор горящего угля. Поскольку это не удалось, она принесла две лучины, зажгла их на плите, забралась с ними по стоящей рядом с задней дверью лестнице, где подожгла горящими лучинами соломенную крышу на чердаке. Она вполне себе представляла, что дом сгорит, но не думала, что ущерб будет таким большим и при этом погибнут люди. Для нее не было неизвестным, что она заслуживает за это преступление наказания, но не знала, какого. Неописуемая тоска по дому побудила ее на это преступление. Впрочем, она оправдывала преступление юностью, просила о сострадании и обещала исправиться.
Несчастными последствиями своего поступка и особенно вызванной этим смертью людей она, казалось, была очень тронута. После преступления она заламывала руки и кричала: «Ах, наш дом сгорел», — обхватила колени свидетельнице и кричала: «Ах, я в этом не виновата». Объятие было таким крепким, что свидетельница не могла высвободиться.
Ее родители были поденщиками, которые питались скудно. Она только немного училась читать, на лето она должна была идти в услужение, пока зимой снова не начиналась школа.
О характере обвиняемой мать дает отзыв, что она, кроме некоторых детских шалостей, никогда не совершала ничего дурного, а вела себя всегда прилежно и порядочно. Но она мучила курицу, которая неслась, до тех пор, пока у той не оборвались кишки. Органист, к которому она ходила в школу, считает, что она была вздорной и у нее была коварная душа.
Заключение подчеркивает силу ностальгии, которая сопровождалась своего рода страхом, неблагоприятное воздействие порки отца. Защитник обращает внимание на несовершеннолетие и детский нрав.
Наказание: 6 лет каторжной тюрьмы, «вместо теплого приема пороть там розгами, также во время срока наказания ежегодно 1 июня, как в день поджога, то же и при освобождении».
У последнего ребенка нравственная неполноценность, кажется, отчетливо выступает вперед и является тем более поразительной, что мы находили особенно хороший, кроткий, далекий от любой злобности характер. Этот ребенок отличается, видимо, от других наших типичных случаев в том направлении, которое ведет к морально стоящим на низкой ступени существам, совершающим без аффекта, с невероятным безразличием самые жестокие убийства и другие преступления. О степени расстройства у этой Зумпф нельзя получить хорошего представления; возможно, у нее нежелание работать существенно перевешивало ностальгию.
От случаев, в которых ностальгия является решающим моментом, перейдем к тем, которые совершили преступление лишь из-за недовольства службой. «Понятным образом недовольство сочетается часто с ностальгией, но оба аффекта все-таки, даже если порою сливаются, в своих крайностях отчетливо различаются. Родители из более низких сословий нередко мучимы тем, что неудавшиеся сыновья неоднократно сбегают с учебы; если бы каждый раз предполагалась ностальгия, то это противоречило бы опыту» (Эссен). Правда, у рассматриваемых индивидуумов имеются жалобы на ностальгию, но они все же отличаются от настоящих преступниц по причине ностальгии. Ряд соответствующих случаев можно найти у Эссена в главе «Недовольство службой». Описание другого (отрывок из дела) дано ниже.
Случай Мари Г.
Мари Г. с 7 до 10 лет в период вдовства ее матери была воспитанницей в исправительном доме. После нового замужества матери она вернулась к ней и до 14 лет посещала восьмилетнюю школу, которую оставила во втором классе.
Уроженка города, она противилась тому, чтобы пойти в услужение в деревне, однако в 14 с половиной лет впервые поступила на службу. Спустя 14 дней во время посещения домашних она говорила, что довольна. На троицу она говорила уже другое, что останется там самое большее до ноября.
Она сама показывает, что с ней хорошо обращались, только 5-летний ребенок, за которым она присматривала, был не очень расположен к ней, так что иногда бывали неприятные сцены. Так, ребенок 16 мая после обеда в поле не хотел брать от нее бутылку с молоком, в то время как от матери взял сразу. Г. за это отругали, сказав, что она может отправляться домой. Она подумала, что может уйти со службы, собрала свои вещи и поехала к матери. Та совсем не была довольна и на следующий день, в который дошло до рокового убийства, вернула ее обратно.
Когда утром накануне преступления ее повела мать, она была молчалива. По дороге она встала у одного рва, как будто хотела туда прыгнуть. Мать рассердилась и сказала: «Ты, видно, хочешь утопиться», — на что она ответила: «Теперь я этого тем более не сделаю». В ответ на слова: «Ты бы, видно, хотела больше, чтобы твоя мать умерла», — она сказала: «Я была бы рада, если бы ты умерла».
В полдень она была на месте и начала уход за ребенком. Когда она, как ей было приказано, хотела его одеть, он закричал, сильно запротивился и поцарапал ее. «Тогда я пришла из-за того, что случалось уже и прежде, в такое возбуждение, что решилась при-чинить ребенку вред. Левой рукой я закрыла ребенку рот, в то время как правой давила на горло. Как долго продолжалась ситуация, не могу сказать, так как пребывала в волнении. Я отпустила ребенка только тогда, когда он перестал сопротивляться руками». Мысль убить ребенка пришла к ней
