Николай Языков: биография поэта - Алексей Борисович Биргер
Столь же трезво и без иллюзий он начинает оценивать в письмах к братьям и Воейкова, внешне соблюдая весь политес по отношению к нему. В письме к брату Александру 20 декабря 1822 года:
«Напрасно думаешь ты, что похвалы Воейкова могут испортить меня: я им вовсе не верю, ибо знаю, что такое Воейков вообще и что в особенности журналист, который нуждается в материалах. …
… Не знаю, что хочет со мной сделать Воейков: он во всяком письме к своим родным меня расхваливает. Видно, ты не имеешь сильного желания с ним познакомиться: правда, что в его знакомстве нет ничего интересного, кроме его жены – с этим согласен и Борг. Она скоро сюда будет, я опишу ее тебе с ног до головы; говорят, что всякой, кто ее видел хоть раз вблизи, непременно в нее влюбляется. Ежели надо мной исполнится это прорицание, то ты увидишь таковую перемену моего духа только из слога моих писем, а не иначе: смотри же, смотри в оба».
Вот оно! Выступает на сцену – вторгается в жизнь Языкова – Александра Андреевна Воейкова, в девичестве Протасова, младшая сестра Марии Андреевны Мойер. Кое-что было о них рассказано в предыдущей главе. Теперь дополним.
Александра Андреевна Воейкова, давно и повсеместно почитаемая как «Светлана» Жуковского («О, не знай сих страшных снов Ты, моя Светлана…») была хозяйкой одного из самых модных и блестящих литературных салонов Санкт-Петербурга (может, стоит говорить и о России в целом?), что Воейкова очень устраивало. Можно сказать, что блеск его жены, в том числе как тонкой и щедрой ценительницы и покровительницы искусств, скрашивал его «мужиковатость» (пользуемся одной из самых мягких характеристик его современников) и на него самого бросал особый свет. Вопрос, почему он в Петербурге ни разу не ввел Языкова в салон своей жены.
Ответ может оказаться очень простым, хотя и не без подоплеки. Еще в 1815-17 годах Воейков издавал вместе с Василием Андреевичем Жуковским и Александром Ивановичем Тургеневым «Собрание образцовых русских сочинений и переводов». В 1820 году, окончательно обосновавшись в Петербурге после возвращения из Дерпта, он решает возобновить это издание – уже без Жуковского, только с Тургеневым…
Но стоп. Вот и Александр Иванович Тургенев выскочил – вломился, можно сказать, в повествование со всего маху, хотя я думал вводить его медленно и аккуратно, и до поры с ним временил.
О замечательных, удивительных братьях Тургеневых – младшем Николае (1789) и старшем Александре (1784) – написано немало, от таких вершин как книги Михаила Гершензона и роман Анатолия Виноградова «Повесть о братьях Тургеневых» (будем надеяться, что все это до сих пор у читателей на памяти, на внутреннем слуху) до многочисленных воспоминаний современников и работ современных исследователей и биографов. Младший – декабрист, особо отмеченный Пушкиным:
Одну Россию в мире видя,
Лаская в ней свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал
И, плети рабства ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян, —
в XV строфе уцелевшей части Десятой главы «Онегина». Но его образ возникает не только в главе Десятой. Как очень убедительно, по-моему, показал Гершензон, то, что Онегин «читал Адама Смита» – перекличка с Николаем Тургеневым, если не прямое влияние на Евгения Онегина неназванного по имени Николая Тургенева.
А старший – камергер, чиновник, достигший самых высоких чинов. В 1820 году он возглавляет в не так давно созданном Министерстве духовных дел и народного просвещения один из двух департаментов – именно, Духовных дел. Является полу-министром, если пытаться одним словом определить его положение. Пользуясь своими возможностями, он определяет Воейкова на должность чиновника особых поручений в своем департаменте, обеспечивая тому достаточно надежную дополнительную финансовую опору.
И они возвращаются к изданию выпусков «Образцовых сочинений…» (которые потом превратятся в «Литературные прибавления» к журналу Воейкова «Русский инвалид»). А дальше…
А дальше – Тургенев увидел Александру Андреевну Воейкову. И – как в известном анекдоте – «тут такое началось»! Неизвестно (тут разные мнения бытуют) были ли любовники у Воейковой до и после, в стремлении сбежать в иной мир от тиранства мужа либо отомстить ему за это тиранство, но Тургенев настолько потерял голову, что даже не скрывал сути их отношений. Как ни странно, петербургское общество смотрело на этот скандальный роман сквозь пальцы. Ладно, Жуковский, который ласково называл Тургенева «Сашкой» и в письмах переживал за страдания «Сашки». Но и более чопорные круги не были так шокированы, как обычно – то ли зная о грубом обращении Воейкова с женой, то ли потому, что Тургенева все любили за его душевность и отзывчивость и скорей переживали за «доброго человека» – с которым, надо сказать, Воейкова обходилась не очень деликатно, то резко бросала его, то опять приближала к себе, то опять давала от ворот поворот, и Тургенев, в полностью растрепанных чувствах перехватывал ее прямо «в обществе», на балу или в салоне, и на глазах всего света пылко требовал объяснений, чем заслужил очередную немилость.
Все летело кувырком, и развязка наступила как раз на рубеже 1822-23 годов, во время прибытия Языкова в Дерпт. Воейковы переезжают от Жуковского (у которого жили два года) на собственную квартиру, Воейкова окончательно рвет с Тургеневым, но и при муже не остается – отбывает к сестре в Дерпт.
Тургенев в таком отчаянии, что друзья всерьез опасаются за жизнь и рассудок «Сашки». Вообще, несмотря на грандиозные карьерные успехи, Александр Тургенев все время предстает натурой очень нервной и чуткой, совсем не по-чиновничьи ранимой – и сострадательной. Вспомним, сколько хлопот за помилование брата-декабриста он предпринял (оказавшегося к моменту, когда его должны были арестовать, в Париже – рука Александра сказывается), сколько лет высылал содержание брату в вынужденную эмиграцию – и на его карьере это не отразилось, даже в мрачные николаевские времена, на его общение с опальным родственником и хлопоты за него глядели сквозь пальцы, так же, как на почти открытый роман с чужой женой, чего другому не простили бы. Многие вспоминают, что он был первым человеком, который встретил Пушкина в Санкт-Петербурге, потому что именно он в конечном счете устраивал Пушкина в Лицей, и последним
