Они украли бомбу для Советов - Долгополов Николай Михайлович

А Джулиус ответил мне, как я примерно и ожидал: «Мы — американские коммунисты. И должны вести нашу работу здесь, в США».

— Йозеф Вениаминович, но к 1948 голу вас уже, как бы это сказать, слегка подозревали в шпионаже. ФБР хвасталось, что засекло Джоэла Барра чуть не в 1944-м.

— Опять болтовня! Ничего не было. Но меня давили экономически. Так и говорили: останешься коммунистом, значит, работу искать бесполезно. А я — человек увлекающийся. В 30 лет решил всерьез заняться музыкой. Пианиста из меня получиться уже не могло, композитор же… Болтают о каком-то шпионаже, но я получил паспорт вполне официально. Кто бы мне его выдал, если бы захотели задержать? Злорадствуют: он оставил в квартире все свои вещи. Что, мне надо было тащить мое барахло в Европу? Смотрите, у меня здесь много вещей? (Свидетельствую: железный принцип — минимум вещичек — соблюдался твердо. — Н. Л.) Старший брат Бернард подбросил немного денег, и я отправился в Европу. Да и СССР маячил где-то неподалеку. Хотя в те годы ехать туда американцам запрещалось. Я аккуратно отмечался, видите, какая в Америке свобода, во всех американских посольствах — в Голландии, Швеции, Франции. Нашел учителя музыки и композиции — мировую знаменитость, французского композитора Мэссиана. У меня была своя теория, своя система. Я всегда мыслю системами: каждый человек может научиться играть на фортепьяно — только никаких гамм. Они устарели. И за шесть месяцев в Париже я заиграл.

Наверное, я бы музицировал и дальше, если бы как-то в 1950 году не открыл американскую газету: арестован Розенберг. И мне после этого возвращаться в Америку? Я круглый идиот, что ли? Его обвиняли в коммунизме. Начали арестовывать членов нашей ячейки. Никаких улик — зато террор. У вас он сталинский, у нас — антикоммунистический. Докажите мне, какой хуже. Но американский — хитрее. Там продумали, как найти козу (козла. — Н. Л,) отпущения: вскоре Розенбергов обвиняли уже в шпионаже. Я горжусь своим даром предвидения. Что я говорил Джулиусу? Через два года после моего отъезда Розенберг попал в тюрьму, а я жил в Париже и мог сам решать свою судьбу. И д) маю, что не требовалось большого ума для принятия решения. Ваш близкий друг по партии арестован, чья очередь следующая? Предлоги они найдут любые, обвинения предъявят какие угодно. Ясно, почему я уехал из Парижа и попробовал попасть в соцлагерь? Визу через Францию я получать боялся. Поехал в Швейцарию — все-таки нейтральная страна. Обратился там в чешское посольство. Визу мне дали сразу. И из Швейцарии на поезде — в Чехословакию.

СЛЕДУЮЩАЯ ОСТАНОВКА НА ПЯТЬ ЛЕТ — ЗЛАТА ПРАГА

Читатель, тебе все понятно? Или вопросы все-таки остаются? Как бы то ни было, в столице социалистической Чехословакии появился новый житель — инженер Йозеф Вениаминович Берг.

Откуда взялось такое имя?

— Когда приехал в Прагу, естественно, я говорил с какими-то людьми.

— Из их спецслужб или из нашего КГБ?

— Я не знаю, но это были чехи, из их компартии. Они рекомендовали: «Сейчас идет поиск, американцы ищут всех, связанных с Розенбергами. Мы считаем, что было бы разумно сменить свои данные и получить новый паспорт». Мне выдали документы на Берга, и я стал чешским гражданином.

Легко и просто? Легенду, рассказывает Йозеф Вениаминович, он придумал себе сам. Чтобы как-то объяснить знание английского и полную — тогда — невозможность изъясняться на чешском, он выбрал в качестве родины англоязычную и далекую Южную Африку. Местом рождения — Йоханнесбург. А потом со свойственным ему юмором поиграл в слова — «Йохан» превратился в Йозефа, а «бург» — в Берга. Звучало вполне по-чешски. Йозеф Берг оказался моложе исчезнувшего Джоэла Барра на полтора года. Датой собственного рождения Йозеф назначил день рождения своего младшего брата — 7 октября 1917 года. Очень легко запоминается.

В Праге он женился на симпатичной чешке Вере. Пани Бергова узнала от своего южноафриканского мужа, что он родом из Нью-Йорка спустя 20 лет. И весьма обрадовалась: американец — это гораздо лучше, чем южноафриканец. К тому времени у них было уже четверо детей, а жила семья советского конструктора Берга в Ленинграде.

Но это я здорово забегаю вперед. Пять лет Йозеф Берг пробыл в Праге. Ему дали понять, что там даже повеселее, чем в СССР, страшно после войны разрушенном. Как рассказывает мне Йозеф Вениаминович, он выучил чешский, и очень быстро. «А что оставалось, если в Праге не говорили ни на одном другом? Мне же сразу пришлось работать с людьми».

И действительно, поле для общения было огромное. Бергу доверили лабораторию — 25 сотрудников. Тут-то они с ближайшим другом Филиппом Георгиевичем Старосом и развернулись. Старос? Друг? Откуда? Да все оттуда же, из Штатов. Помните товарища по ячейке, соседа по квартире, спутника по развлечениям Альфреда Саранта?

ЗНАКОМЬТЕСЬ: ФИЛИПП СТАРОС, ОН ЖЕ АЛЬФРЕД САРАНТ, ОН ЖЕ САРАНТОПУЛОС

Как всегда, Джоэл оказался прав. Не зря уговаривал он своего дружка Альфреда бросить ту самую Америку к чертовой матери. Но у того уже появилась семья, двое детей, работа в Корнуэльском университете. И — соседка по дому, в которую он был влюблен.

Джоэл спокойно уехал в Европу, а Саранта затаскали по комиссиям и допросам. Знал ли Розенбергов? Да, даже очень хорошо, ну и что? А как насчет шпионажа в пользу русских? Какие сведения передавали? Никаких? Ладно, тогда подписка о невыезде, а дальше посмотрим…

Ясно, к чему двигалось, вернее, двигали дело. Сарант отпросился в Нью-Йорк, к заболевшей сестричке. А сам рванул в Мексику. Туда тогда бежали многие, подозревавшиеся в причастности к коммунистам, да и к шпионажу тоже. Скрывался в Мексике, к примеру, их общий с Джоэлом друг и товарищ по ячейке Мортен Собэлл. Тот хотел спокойно отсидеться, но чего-то не выдержал, начал делать резкие движения, засветился, — был арестован и препровожден-выдан Штатам. В США его приговорили к 30 годам за шпионаж в пользу русских. Сурово, ибо даже в кодовых расшифровках, которыми так гордится ФБР, Собэлл никак не фигурировал. Он отсидел в тюрьме свои десятилетия и вышел на свободу согбенным стариком. Как и Джоэл, твердил: коммунистом был, шпионом — никогда. Все случившееся — кошмар длиною в жизнь.

А Саранту в Мексике повезло больше. Может, и потому, что отправился он туда вместе с соседкой по дому. У Кэрол — двое детей, у него — тоже. Но они жили друг с другом напропалую. И она пообещала законному супругу, который догадывался, что проводит друга Альфреда только до границы. Ах, эти бедные и веками обманываемые доверчивые мужья. Кэрол исчезла на десятки лет, и выплыла где-то в СССР, превратившись из Кэрол в Анну почему-то Петровну.

— Она плохо и неправильно учила русский и поэтому так его до конца и не освоила, — рассказывает товарищ Берг. — А вот Старос говорил по-русски отлично и выучил его как-то сразу. Он был гений — мой друг Сарант, и не только в электронике.

Сарант, Старос — запутаться немудрено. Я и сам немножко заплутал в биографии Филиппа Георгиевича Староса. По своей необычности она еще как может поспорить с берговской.

Итак, коммунист Сарант, подозреваемый в шпионаже, быстренько добирается до Мексики: они с Кэрол меняют машины, и гонят, гонят до спасительной границы. Есть некоторые свидетельства, будто агенты ФБР терпеливо поджидали его у ворот советского посольства. И Альфред в очередной раз проявил свой знаменитый нюх. Обратился не к Советам, а к их тогдашним друзьям полякам. Они, наверное, и укрыли беглецов, спрятав от фэбээровских глаз на шесть месяцев.

Дальше — мрак, забвение, из которых Сарант с Кэрол успешно выбираются, объявившись в Москве.

— Я уже вовсю трудился в Чехословакии, — усмехается Берг. — Вдруг ко мне приходят и говорят, что сейчас, сегодня надо ехать в Москву. Зачем — не сказали, но я полетел.

— А кто пришел, кто сказал?