Дочь Востока. Автобиография - Бхутто Беназир

В 1977 году Касури вернулся в ПНП в расчете стать кандидатом партии на мартовских выборах в парламент. Когда же ему предпочли другого кандидата, он возобновил обвинения против отца. Теперь, за две недели до начала избирательной кампании, Зия решил воспользоваться удобным предлогом для ареста отца. Но снова он просчитался.

Судья, рассматривавший дело, нашел материалы «противоречивыми и недостаточными» и освободил отца под залог через десять дней после ареста. Снова забрезжила надежда. Зия с демонстративной объективностью высказался в прессе, что, поскольку гражданский суд решил освободить премьер-министра, то он не видит основания удерживать его по приказу военной администрации.

Отец вернулся домой в Карачи 13 сентября, чтобы на следующее утро поехать с Шах Навазом в Ларкану и вместе с Миром отпраздновать Эйд, конец Рамазана. До начала избирательной кампании оставалось пять дней. За тридцать дней отец планировал провести девяносто митингов. Вечером семья, как обычно, собралась в спальне родителей, где беседа внезапно приняла неожиданный оборот.

— Знаешь, Нусрат, Пинки пора замуж, — вдруг сказал отец, лежа в постели и куря сигару. — Пожалуй, я подыщу ей мужа.

Я пружиной выпрямилась на диване, чуть не рассыпав разложенный матерью пасьянс.

— Но я не хочу замуж. Я только что вернулась домой.

Санам и Шах Наваз засмеялись и принялись меня поддразнивать.

— Впрочем, у меня уже есть парень на примете, — спокойно продолжал отец.

Мать улыбнулась, возможно уже раздумывая о свадьбе.

— Но я не хочу замуж, и ты не заставишь меня согласиться.

— Но и отказаться от предложения отца ты не можешь. Шах Наваз и Санам поддержали его дружным смехом.

— Нет, нет и нет! — уперлась я на своем. Спасло положение прибытие тележки с поздним отцовским ужином. Тема разговора сменилась, но новая оказалась еще неприятнее.

— Мне сказали, что Зия от меня не отстанет и что мне нужно бежать, — сказал отец, приступая к ужину. — Один из моих заместителей сегодня попросил денег на отъезд. Беги, сказал я ему, но я не крыса, чтобы убегать. Я останусь.

— И победишь на выборах, и будешь судить Зия за измену, — отчеканила я, демонстративно повысив голос.

— Не надо, Пинки, — предостерег отец, указывая рукой на стены. Но я, обрадованная тем, что отец вернулся домой, отбросила всякую осторожность и продолжала клеймить генерала-предателя.

— Прекрати! — резко потребовал отец. — Ты не понимаешь, что болтаешь.

Я уставилась на него исподлобья и выбежала из комнаты.

Теперь я, конечно, понимаю, что он трезво оценивал коварство Зии и безнадежность ситуации. Поэтому он и хотел удержать меня от бесполезных и безответственных высказываний. Много раз я благодарила Бога за то, что отец разбудил меня перед отъездом в Ларкану.

— Не принимай близко к сердцу всего, что я тебе сказал вечером, — сказал он, сидя на краю моей кровати. — Я про сто не хочу, чтобы с тобой приключилась беда.

Он обнял меня.

— Я понимаю, папа. И прошу прощения, — сказала я, целуя его. Отчетливо помню его серый шалъвар хамиз и запах «Шалимара». Последний раз я видела его на свободе.

17 сентября 1977 года, 3.30 утра, Аль-Муртаза. Рассказывает Бахавал, один из слуг в Ларкане.

В два часа ночи 70 коммандос и полицейских перелезли через стены, сбили с ног чаукидаров и понеслись к дому.

— Открывайте! — заорали они, колотя в дверь. Мы не открывали.

— Чего вам надо? — крикнули мы сквозь дверь.

— Бхутто.

— Подождите. Мы его разбудим.

Мир проснулся от шума, побежал будить Бхутто-сахиба.

— Скажи им, чтобы не ломали дверь, — сказал ему отец. — Впустите двоих офицеров. Мне нужно время, что бы собраться.

Но он знал, что за ним придут. Чемодан и портфель уже стояли наготове.

Бхутто-сахиба забрали через десять минут. Нас всех вооруженные люди загнали в дом и заперли. В доме и снаружи оставили посты. Мы плакали.

Мир-баба очень рассердился. Он хотел в Карачи позвонить, но телефон не работал. Утром я проскользнул мимо охраны, побежал в другой дом, позвонил бегум-сахибе. В деревне народ узнал, собрались у ворот Аль-Муртазы. Плакали. Кричали: «Джайе Бхутто! — Да здравствует Бхутто!»

Полиция их забрала.

Отца отвезли в тюрьму в Суккур, оттуда в тюрьму в Карачи, затем в тюрьму в Лахор. Зия не отваживался дать людям знать, где его содержат. На этот раз Зия решил полностью покончить с отцом. Снова вытащили тот же случай покушения на убийство. Но в этот раз Зия устроил все иначе.

6

ВОСПОМИНАНИЯ В АЛЬ-МУРТАЗЕ: СУДЕБНОЕ УБИЙСТВО ОТЦА

Март 1980 года. Часы и секунды бесследно исчезают песчинками в бездонных сломанных песочных часах Аль-Муртазы. Ощущаю себя как в могиле, вырытой в пустыне бытия. Мать большую часть времени проводит, раскладывая пасьянсы. Во мне растет беспокойство. Прошло уже пять месяцев. Сколько еще продлится заключение? Все зависит только от одного человека, все определяет Зия.

Правительство США с выбором определилось. С приближением весны стало ясно, что американцам в нашей стране милее военная диктатура, чем демократическое правительство. После советского вторжения в Афганистан и с ростом там военного присутствия СССР президент Картер в марте предложил Пакистану помощь на сумму в 400 миллионов долларов, но Зия отмахнулся от этой суммы, заявив, что это мелочь. Поток беженцев из Афганистана усиливается, а интенсивность гражданской войны там лишь нарастает, что, в свою очередь, обещает дальнейшее нарастание числа беженцев. Беженцы и советские войска у нашего порога вызывают скачкообразный рост иностранной поддержки. Пакистан выходит на третье место в мире по размерам получаемой от США помощи, после Израиля и Египта. Зия получил от Брежнева «рождественский подарок» — так окрестили средства массовой информации советскую оккупацию Афганистана. А мы с матерью остаемся заключенными Аль-Муртазы.

Санам прибывает с редким долгожданным визитом. Как обычно, ее сопровождает свита из тюремщиков и армейских офицеров. Даже дочери не позволено посетить мать, сестре увидеться с сестрой без надзора. Моя мать больна, у нее пониженное давление, она лежит в постели в спальне. Я прошу, чтобы встреча прошла в присутствии женщины-полицейской. Направляюсь в спальню. За мной шаги. Оборачиваюсь — капитан Ифтикар, один из армейских офицеров. Не верю своим глазам. Ни один мужчина, если он не родственник, не допускается на семейную половину. Некоторые мусульмане предпочитают умереть, чем позволить чужаку нарушить святость личных помещений.

— Даже тюремные правила предусматривают посещение женской камеры только женщиной-надзирательницей, — напоминаю я ему.

— Свидание пройдет в моем присутствии, — категорически заявляет он.

— Тогда не нужно никакого свидания. Я вызову сестру. Санам уже прошла в комнату матери, и я направляюсь по коридору, чтобы позвать ее обратно. Но капитан Ифтикар снова топает за мной.

— Что вы делаете? Вам туда нельзя! Он раздражается.

— Вы знаете, кто я? — восклицает он. — Я капитан пакистанской армии, и иду туда, куда пожелаю.

— А вы знаете, кто я? — не менее громко спрашиваю я. — Я дочь человека, который вытащил вас из плена после позорной сдачи Дакки.

Капитан Ифтикар поднимает руку, чтобы ударить меня. Гнев, который я пытаюсь подавить, вырывается наружу.

— Вы смеете поднять руку в этом доме! Бесстыжая тварь! Вы смеете поднять руку рядом с тенью убитого вами чело века, который спас вас. Вы и ваша армия валялись в грязи у ног индийских генералов. Мой отец вытащил вас домой и вернул честь. И вы поднимаете руку на его дочь!

Он резко отворачивается.

— Ну, погодите! — он резко разворачивается и выходит. Визит Санам отменен.

Я написала письмо в суд, перед которым мы обжаловали наш арест сразу же после того, как нас заперли в Аль-Муртазе. По правилам военного положения 1979 года гражданские суды не утратили права рассматривать законность арестов, произведенных военными властями. Я подробно описала происшествие. Генерал Зия любил распространяться насчет святости гадор и чap дивари, вуали и «четырех стен», неприкосновенности жилища мусульманина и его семейного очага. Этот капитан Ифтикар показал, чего стоят эти генеральские излияния. Я вручила письмо тюремщикам, которые обещали его отправить, потребовала расписку, и вскоре мне принесли расписку. Тогда я не имела представления, насколько ценной окажется эта расписка.