Хорст Герлах - В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного. 1945-1946

Я все еще не мог понять, что он имеет в виду и почему он вынужден работать здесь.

– Все это произошло, когда Гитлер напал на Россию, – продолжил он. – Сталин боялся, что мы, немцы Поволжья, изменим России, хотя у нас и в мыслях такого не было, – но нас арестовали и переправили сюда, за полярный круг. Коса вздохнул: – Вот почему мы здесь.

– У вас были непростые времена?

– Еще хуже, чем сейчас. Нас разместили в лагере, располагавшемся на реке Печоре, и заставили строить мост через нее.

– Вас так же плохо кормили, как и сейчас?

– Да, Хорст, поверь мне, что наш дневной рацион был намного скуднее, чем сегодняшний. Сейчас дают шестьсот – восемьсот граммов хлеба. А ты знаешь, как кормили нас?

– Понятия не имею.

– Послушай. Нам давали только четыреста граммов в день и ни грамма больше.

– Многие умерли?

Коса очень волновался, но, когда я задал этот вопрос, он снова сделался меланхоличным.

– Как-то утром я спал под своим грязным одеялом, – сказал он. – В 6.30 пришел охранник и стал будить нас своим криком. Я встал, но увидел, что мой сосед не поднимается. Тогда я решил растолкать его, но не смог. Тогда я потряс его за плечо – ничего. Он не пошевелился. Видимо, он умер ночью. Это не все, – добавил он. – После завтрака мы отправились на мост, который стоял над рекой, протяженностью в двести метров. Один из наших товарищей был так изнурен голодом, что споткнулся и упал с моста в воду, сбив шедшего рядом работника.

Обычно Коса контролировал свои эмоции. В жизни он был веселым парнем, но сейчас я увидел, что у него на глазах выступили слезы.

Коров на ферме доили несколько русских женщин из совхоза. Я часто разговаривал с одной из работниц. Как правило, животные содержались в очень хороших условиях и по сравнению с тюремщиками получали столько еды, сколько хотели.

Благоприятные обстоятельства

Мечтой каждого заключенного, кроме возвращения на свободу, было получить высокооплачиваемую работу. Вся жизнь была сосредоточена вокруг еды. Каждый работал, чтобы набить свой пустой живот. Когда у человека наконец-то появлялась хорошая работа, он обычно продавал часть своих продуктовых карточек и начинал экономить. Люди думали о грядущем дне, потому что знали, что в любую минуту могут остаться без средств к существованию. Наибольшим спросом пользовались такие работы, как плотник, кузнец, водитель или охранник.

Среди моих знакомых немцев такое понятие, как товарищество, все более стиралось, каждый был сам за себя. Но несмотря на это, сосед всегда выручал соседа едой, даже если это были русский и немец, хотя неприязнь между нами не могла полностью исчезнуть.

Мой друг Кауфман, пекарь из Эльбинга, который рассказывал мне об английских лагерях для военнопленных, снова был с нами. К весне он поправился, чтобы, наконец, приступить к работе, хотя после болезни одна нога у него стала короче другой. В свободное время его просили помогать в пекарне, и мы все завидовали ему, потому что знали, что, по крайней мере, он будет сыт.

По вечерам он часто продавал хлеб, который выносил из пекарни. Его покупателями были многие заключенные из России и Германии.

Как-то я услышал, как он торгуется.

– Сколько ты хочешь? – спросил покупатель, высокий светловолосый парень по имени Фриц.

– Тридцать рублей за килограмм, – ответил Кауфман.

– Но это же так дорого.

– Если найдешь дешевле, пойди и купи.

Фрицу не понравился грубый ответ. По его лицу было видно, что он пережил много трудностей. Детство, проведенное в СССР, наложило свой отпечаток. Сейчас обычно напряженное выражение его лица изменилось.

– Я могу купить хлеб и за двадцать рублей, и даже взять бесплатно, – продолжал торговаться Фриц с Кауфманом. Но все мы знали, где он брал хлеб «бесплатно». Он просто-напросто воровал его. А с тех пор, как он был окружен компанией грубых парней, никто не решался идти против него. Сейчас он смотрел прямо в лицо Кауфману и угрожал ему: – Ты бы лучше продал мне килограмм по-хорошему, да еще и извинился.

Кауфман знал, что не стоит связываться, и потому произнес:

– Хорошо, покупай за двадцать пять, но не меньше.

Фриц вынул деньги и протянул Кауфману тридцать рублей.

– А у тебя нет мелких денег?

Фриц смотрел на него, явно все больше раздражаясь. Кауфман понял, что не стоит нарываться, и потому полез за сдачей в кошелек, висевший у него на шее. Он всегда носил деньги под рубашкой, так как это место было самым безопасным. Когда Фриц увидел множество купюр разного достоинства, его глаза засветились каким-то особенным блеском. Мы все удивились, что у заключенного имеется такая огромная сумма денег. Кауфман явно был разозлен из-за того, что ему пришлось показать Фрицу место, где он носит деньги.

Спустя некоторое время я ночью не мог заснуть, потому что мне не удалось ничего заработать, и я был голоден. К тому же постоянно кто-нибудь из заключенных просыпался и шел в туалет. Мы опять, как и раньше, пили много воды, чтобы заполнить свои желудки. Внезапно я увидел тень, крадущуюся мимо меня, но не придал этому значения. Кауфман храпел, как всегда, потом затих, что-то пробормотал во сне и отвернулся. Сразу после этого тень прошла мимо меня и выскользнула в дверь. Силуэт напоминал фигуру Фрица, но я знал, что среди тридцати человек, спавших в нашей комнате, его не было.

Я не придал особого значения этой странности. Каким-то образом мне все же удалось заснуть.

Рано утром Кауфман разбудил всех своим криком:

– Кто-то украл мои деньги!

Я открыл глаза и увидел Кауфмана, сидящего на своей кровати с перекошенным лицом. Он ругался на чем свет стоит.

– Он получит у меня! Он не выйдет живым из этого барака! – сыпал он проклятия в воздух, потому что не знал, кто конкретно украл его деньги.

Обвернувшись одеялом, я подошел к его койке, где уже собрались несколько человек. Кауфман едва дышал от негодования и с трудом мог говорить.

– Посмотрите на это! – Он показал прорезь в своей рубашке.

Отодвинув ткань, мы увидели пустой кошелек, висевший на его шее. Кто-то разрезал рубашку ножом и выкрал деньги.

– Сколько пропало? – поинтересовался я.

– Около семисот рублей. Ты можешь себе представить?

– Семьсот рублей, – повторил кто-то из собравшихся. – Ничего себе! Вот это сумма!

– Это не мог быть кто-то из наших.

– Но если вор не из нашего барака, то кто это? – хотел знать ответ Кауфман.

– До того дня, пока ты не показал Фрицу кошелек, я не знал, что у тебя столько денег.

– Что ты сказал о Фрице? Готов поспорить, это был он! – Кауфман был готов подпрыгнуть и помчаться в барак, где жил Фриц.

Я стал отговаривать его от этого поступка: