Петр I - Василий Берг
Оставим на время неугомонного короля в покое, чтобы оценить события, происходившие в 1712 году в Померании. Русский корпус под командованием Меншикова стоял под Штеттином,[123] безуспешно требуя у датчан тяжелой артиллерии, без которой было невозможно осаждать город. Не помогло даже личное вмешательство Петра, прибывшего в Померанию в конце июня. Ему пришлось констатировать, что «кампания пропала даром», но под конец года, 20 декабря, союзники преподнесли ему еще одну горькую пилюлю, легкомысленно ввязавшись без русских в сражение близ города Гадебуш. Фридрих IV, командовавший датско-саксонской армией, полагался на численное превосходство (он имел около двадцати тысяч солдат против четырнадцати тысяч шведов). А шведский фельдмаршал Магнус Стенбок сделал ставку на превосходство в артиллерии и нанес Фридриху сокрушительное поражение.
Когда весть о разгроме под Гадебушем дошла до султана, акции Карла немного поднялись и Ахмет передумал выдворять засидевшегося гостя. Но гость сам отбыл на родину, причем – не простившись. Попросту говоря, Карл сбежал и за пятнадцать дней сумел добраться до Швеции.[124]
Разгром под Гадебушем стал последней крупной победой шведского войска в Северной войне и во всей шведской истории в целом. Но шведский флот пока еще продолжал «править бал». Надо отметить, что спокойствие, с которым Петр воспринимал все «нетоварищеские» выходки датского короля, было обусловлено тем, что Россия нуждалась в поддержке датского флота. Пока еще нуждалась…
В 1712 году Петру исполнилось сорок лет. Здоровье уже начало давать сбои, но силы и энергии пока еще не убавилось. Жизнь наладилась – в том смысле, что все в государстве шло так, как хотелось царю (ну, или почти все). В анонимном «Описании Санктпетербурга и Кроншлота», изданном в Лейпциге в 1713 году, рассказывается не только о новой столице, но и о распорядке дня и некоторых привычках ее основателя:
«День свой он проводит, избегая всякой праздности, в беспрестанном труде. Утром Его Величество встает очень рано, и я, не однажды, встречал его в самую раннюю пору на набережной, идущим к князю Меншикову, к адмиралам, или в адмиралтейство и на канатный двор. Обедает он около полудня, все равно где и у кого, но охотнее всего у министров, генералов или посланников. В числе разных учрежденных им ассамблей и собраний, назначено было между прочим, сходиться у царского мундкоха,[125] родом шведа, к которому каждую пятницу собирались все знатнейшие вельможи и офицеры, русские и немцы, платя за угощение по червонцу, и из этого взноса нередко составлялась сумма в тридцать, сорок и более червонцов. После обеда, отдохнув, по русскому обычаю, с час времени, царь снова принимается за работу и уже поздно ночью отходит к покою. Карточной игры, охоты и тому подобного он не жалует и единственную его потеху, которою он резко отличается от всех других монархов, составляет плавание по воде. Вода, кажется, настоящая его стихия, и он нередко катается по целым дням на буере или шлюпке, упражняясь в управлении парусами… Эта страсть доходит в царе до того, что его от прогулок по реке не удерживает никакая погода: ни дождь, ни снег, ни ветер. Однажды, когда река Нева уже стала, и только перед дворцом оставалась еще полынья, окружностью не более сотни шагов, он и по ней катался взад и вперед на крошечной гичке… Когда река уже покрылась крепким льдом, царь приказал расчистить на ней, вдоль набережной, пространство шагов во сто в длину и в тридцать в ширину и ежедневно сметать с него снег, и я сам видел, как он катался на этой площадке, вдоль и поперек, под парусами, на небольших красивых шлюпках или буерах, поставленных на полозья и коньки и особенным способом скрепленных железом и сталью, и таким образом даже на гладком льду упражнялся в любимой своей забаве».[126]
Современные специалисты могут сказать, что морское дело было у царя чем-то вроде навязчивой идеи, и, пожалуй, будут правы – Петр и впрямь был одержим мореплаванием. Иногда доходило до смешного: «Розданы всем жителям безденежно парусные и гребные суда, а для починки оных учредил верфь у Летнего саду под распоряжением комиссара Потемкина. Велено всем жителям выезжать на Неву на экзерсицию[127] по воскресениям и праздникам: в майе – по 3 1/2 часа, в июне – по 4, в июле – по 3 1/2, в августе – по 3, в сентябре по 2 1/2, в октябре – по 2… Петр называл это невским флотом, а Потемкина – невским адмиралом».[128]
По старому стилю октябрь заканчивался во второй декаде нынешнего ноября. Многие ли в наше время способны отважиться на двухчасовую прогулку по ноябрьской Неве хоть под парусом, хоть на веслах? А вот предки наши плавали, ибо деваться им было некуда. «После издания указа, дозволявшего всем плыть по реке не иначе как под парусами, он [Петр] раз забрал под арест не малое число нарушивших это постановление шлюпок, вместе с находившимися на них людьми, и в качестве шаубенахта, подчиненного господину генерал-адмиралу Апраксину, привел их к последнему, где каждая поплатилась от двадцати до тридцати рублей».[129] Короче говоря, от самодержавия до самодурства – один шаг.
«Государь не токмо, что сам страстную охоту к водяному плаванию имел, – пишет в «Достопамятных повествованиях и речах Петра Великого» Андрей Нартов, – но желал также приучить и фамилию свою. Сего ради в 1708 году прибывших из Москвы в Шлиссельбург Цариц и Царевен встретил на буерах, на которых оттуда в новую свою столицу и приплыл. И когда Адмирал Апраксин верстах в четырех от Петербурга на яхте с пушечною пальбою их принял, то Петр Великий в присутствии их ему говорил: “Я приучаю семейство мое к воде, чтоб не боялись впредь моря, и чтоб понравилось им положение Петербурга, который окружен водами. Кто хочет жить со мною, тот должен бывать часто на море”».
1713 год завершил перелом в войне, начало которому было положено у Полтавы. В январе 1714 года русская армия под командованием Петра настигла шведов в городе Фридрихштадте. Ради укрепления обороны фельдмаршал Стенбок затопил окружавшие город территории, разрушив плотины на местных каналах, но Петр смог составить эффективный план штурма, который
