Эрих Керн - Пляска смерти.

Через некоторое время мы достигли района Майкопа, и перед нами раскинулось село, занятое противником, который упорно оборонялся и не желал отступать. Не оставалось ничего другого, как поджечь соломенные крыши домов и таким путем буквально выкурить врага с его позиций. Через несколько мгновений после стрельбы зажигательными снарядами первые избы запылали. Немецкая пехота пошла в атаку. Мне было приказано выдвинуть свое орудие на центральную площадь села и прикрыть атакующих от возможного удара с юга. Но вблизи не было видно ни одного вражеского танка, и, как только подошла наша пехота, я сошел на дорогу. В этот момент из одного горящего дома выбежала старуха, седые космы свисали ей на лицо.

— Немец! — крикнула она, с трудом переводя дыхание. — Скажи мне, немец, Бог есть?

Я с удивлением взглянул на старуху, а потом кивнул:

— Да, да. Бог есть.

Старуха повернулась к группе молодых женщин и подростков и, торжествуя, громко заявила:

— Перед вами первый немец. Вы не верили моим словам, но вы должны поверить ему. Он говорит, что Бог есть… Бог существует, и Он позаботится о том, чтобы все снова было хорошо.

Взобравшись в самоходку, я занял свое командирское место, и мы, сопровождая пехоту, доехали до противоположного конца села.

Такова Россия. Их дома горят, на их глазах рушится мир, а старая женщина и не думает спасать себя или свои пожитки, для нее Бог важнее всего; Бог и Божья благодать.

Как можно править этим народом, руководствуясь нормальными и рациональными программами? Разве что методами большевиков, общественную систему которых мы вознамерились уничтожить. (Интересно сравнить слова этих несчастных людей с реакцией немцев на то, как рушился их мир под ударами с Востока и Запада — в последнем случае чудовищными ударами с воздуха, которые можно назвать геноцидом (Дрезден, Гамбург и др.). — Ред.)

Миновав Майкоп, наша дивизия поднялась в горы, нависая над Туапсе и выполняя роль прикрытия. На самом деле наше пребывание в этих местах больше напоминало отдых на природе. В здешних горных лесах Северного Кавказа царил блаженный покой. Красные, оттесненные на склоны высоких гор, где они испытывали лишения, были не в состоянии как-то влиять на наши передвижения по местности, тем более им мешать. (Чувствуется, что автор находился позади наступавших немецких войск. Бои на Западном Кавказе в районе Туапсе отличались большим ожесточением. Наступление немцев велось здесь с 25 сентября до 23 ноября и провалилось, а 26 ноября — 17 декабря советские войска отбросили немцев на самых угрожаемых участках, после чего ситуация стабилизировалась вплоть до отступления немцев в январе 1943 г. — Ред.)

Хотя в горном лесу нам было мирно и покойно, мы все-таки обрадовались, когда в один прекрасный день нас вновь отправили по дороге на восток. Сменили нас горные стрелки, бравые и мужественные парни; все они погибли позднее — и, к сожалению, напрасно — в жестоких боях на подступах к Туапсе.

И вот уже опять мы двигаемся на восток мимо Армавира и Прохладного. Стоило взглянуть на карту, как брала оторопь: сразу было видно — мы в двух тысячах километрах от границ Германии, а останавливаться все еще и не помышляем. По слухам, нам предстояло добраться до Каспийского моря и обойти горы Большого Кавказа слева. Вскоре мы вышли к Тереку, который форсировали глубокой ночью по деревянному мосту. После нескольких недель затишья авиация противника вновь активизировалась и не оставляла нас в покое ни днем, ни ночью. Пришлось так густо замаскировать наши самоходные пушки ветками и молодыми деревцами, что они стали больше походить на бродячие кусты.

Непосредственно за Тереком мы обнаружили крупное селение, поразившее нас своей аккуратностью, чистотой и полным отсутствием жизни. На одном из домов мы заметили вывеску на немецком языке «Brotladen». У каждого дома — небольшой садик с кустами роз вместо ограды. Церковь сверкала ослепительной белизной. Мы попали в последнее немецкое поселение — Гнаденбург.

В XIX в. в Вюртемберге была основана религиозная секта, члены которой верили в возможность найти дорогу в рай. Некоторое время спустя они обратились к русскому царю с просьбой разрешить им поселиться на юге России в местности, где, по их предположениям, пролегала эта дорога. Стремясь заполучить в свое государство трудолюбивых и предприимчивых немцев, царь охотно дал свое согласие. Вскоре вдоль Черного и Азовского морей, на Кубани и в предгорьях Кавказа один за другим возникли семь крупных поселений. Они должны были представлять собой зоны отдыха для немецких пилигримов на их пути в рай.

Но поток верующих быстро иссяк, и эти семь поселений остались в глубине Российской империи, как символы немецкого сектантства, религиозного рвения и неиссякаемого трудолюбия. Жители Гнаденбурга довольно скоро наладили дружественные отношения с казаками и их соседями, карачаевцами и кабардинцами, платя одному из племен ежегодную дань, чтобы обезопасить себя от опустошительных набегов свирепых горцев. Когда на Гнаденбург нападал кто-нибудь со стороны, то против врага сражались бок о бок кавказские мусульмане и немецкие христиане.

Но теперь НКВД полностью очистил Гнаденбург от людей, не было видно ни одной женщины и ни одного ребенка. В первые же дни войны девяносто девять мужчин поселения, включая и школьного учителя, вывезли на Украину, где заставили копать противотанковые рвы

и строить оборонительные сооружения. Руководимые отважным педагогом, они, воспользовавшись внезапной германской атакой, добрались до немецких позиций и стали служить переводчиками и проводниками в различных немецких воинских частях. И вот все девяносто девять мужчин вернулись к своим родным очагам и, стоя безмолвно, с горечью взирали на свои частично поврежденные, разграбленные и опустевшие дома. (А что должны были сделать органы после того, как мужская часть села перешла на сторону врага? — Ред.)

Они бродили, как во сне, в конюшнях и домах, то касаясь полочки, подвешенной всего несколько лет тому назад, то трогая висевшее на стене распятие, которое жена принесла с собой, выйдя замуж. Потом они вновь собирались кучкой на чистенькой улочке, беспомощно озираясь вокруг.

— Моей матери шестьдесят два года, — сказал школьный учитель, обращаясь ко мне, с неподвижным лицом. — Где она умерла? Или где она теперь голодает и дрожит от холода? Это очень тяжелый крест, который Бог ниспослал нам нести… Не знаю, чем мы провинились, чтобы такое заслужить? На протяжении всей истории Гнаденбурга мы всегда неустанно трудились, старались жить честно, блюли нравственную чистоту. Но пути Господа неисповедимы, Он ведает, к чему все это. В этом бедламе кто-то должен знать, куда мы движемся.