Жизнь и приключения русского Джеймса Бонда - Сергей Юрьевич Нечаев
Кстати, о передвижениях наполеоновских войск Чернышев узнавал не только из сводок Мишеля. Эти сведения он извлекал и из светских бесед, которые вел на балах с женами французских генералов и маршалов. Прекрасные дамы сетовали на свое одиночество и поругивали высшее начальство, заславшее их мужей в Пруссию, Польшу и еще бог знает куда…
Исходя из этого, Чернышеву не так трудно было выяснить, куда направлялись дивизии Наполеона.
После приезда из Стокгольма Чернышев сразу понял, что во французской столице произошли значительные изменения. Он заметил, что изменился режим работы государственных и военных учреждений, что куда-то исчезли многие его знакомые, особенно военные, в том числе его информаторы, что уже реже устраивались балы и торжественные приемы. Но самое главное и опасное для российского военного представителя заключалось в усилении к нему внимания со стороны тайной полиции, возглавляемой неугомонным Савари.
Тот вообще считал Чернышева самым опасным для Франции шпионом. И если раньше герцог де Ровиго еще сдерживался, следуя строгим указаниям императора о соблюдении для Чернышева режима наибольшего благоприятствования, то теперь он решил, что настала пора «опекать» его, как говорится, по полной программе.
И все же Чернышев продолжал добывать необходимую информацию. В конце 1811 года он уже сообщал в Санкт-Петербург о перебросках новых французских дивизий в восточном направлении, формировании польских частей в Великом герцогстве Варшавском, присоединении ганзейских городов к Французской империи, мобилизации новых призывных контингентов, строительстве крепостей на рубежах рек Одер и Висла. Теперь главная задача Чернышева заключалась в том, чтобы своевременно предупредить свое руководство о завершении сосредоточения наполеоновских войск и их готовности к вторжению. Это можно было выполнить только на основе достоверной информации такого ценного источника, как Мишель.
Записка с инициалом «М»
На самом деле, эта история с Мишелем стоит того, чтобы разобраться в ней во всех деталях.
Быть русским разведчиком в Париже в то время было очень непросто. Люди министра полиции Савари следили за всеми русскими, подозревали чиновников русского посольства, и носились даже слухи, что хотят захватить все бумаги дипломатов. Но более всех подозревали именно Чернышева. Почему? Некоторые историки уверяют, что антипатия герцога де Ровиго к Чернышеву «подогревалась слухами о близости полковника с его женой».
В самый день отъезда Чернышева из Парижа полиция схватила его слугу — саксонца Кундта. Допрашивали привратника дома, в котором он жил, о приметах тех лиц, которые его посещали, произвели обыск в его квартире, якобы нашли клочки каких-то изорванных бумаг. Вслед за этим полиция схватила привратника посольского дома, австрийского подданного Вустингера, не предупредив предварительно даже князя А.Б. Куракина.
На все требования последнего, чтобы возвратили привратника и объяснили причины его задержания, герцог де Бассано сначала ему отвечал, что это дело его не касается, что он ничего о нем не знает, и производство его находится в руках министра полиции. Потом сам Савари обещал навести справки и только месяц спустя ответил уклончивым письмом, говоря, что не может сообщить сведения прежде, нежели суд постановит решение по этому делу, так как, к великому прискорбию его, пришлось бы говорить об участии в нем таких лиц, как флигель-адъютант русского императора Чернышев, что кажется ему, министру, совершенно невероятным. Поэтому к делу было применено «особое следствие», и носились слухи, что множество лиц оказались к этому причастными. Но обнародованный, наконец-то, обвинительный акт говорил против одного лишь чиновника военного ведомства Мишеля, который и был приговорен потом судом к смертной казни.
Мишель прямо обвинялся в том, что тайно сообщал России сведения о военных распоряжениях французского правительства и «доставлял этой державе способы предпринять войну против Франции».
Князь А.Б. Куракин составил объяснение, обратив особенное внимание на эти слова, и, прочитав его, герцог де Бассано изъявил желание, чтобы оно было обнародовано в правительственной газете. Уклоняясь от подробных объяснений, не сообщая точных сведений, герцог говорил, что слова обвинительного акта не относятся к настоящему времени. Якобы они относятся к тому времени, когда во главе русского посольства стоял Петр Яковлевич Убри, и когда готовилась коалиция европейских держав против Франции, и что обнародовать объяснение князя Куракина он считает неудобным, потому что в этом деле замешаны Убри, Нессельроде и Чернышев.
Герцог де Бассано говорил:
— Я готов испросить дозволение у императора напечатать ваше объяснение, но тогда бы пришлось напечатать и все документы, относящиеся к этому делу, чего именно не хотел император. И они не были обнародованы в официальном «Мониторе» потому, что могли быть неприятны как для вашего государя, так и для вашего посольства. Но обнародование этих документов повело бы еще к большим для вас неприятностям, потому что я должен бы был тогда заявить вам протест на действия некоторых членов вашего посольства и потребовать его удовлетворения.
— Но в чем же вы нас обвиняете? — ответил ему князь Куракин. — Не употребляете ли вы точно таких же средств, чтобы узнать то, что вам нужно знать? На что, например, употребляются те суммы, что стоят в ваших бюджетах под рубрикой тайных расходов министерства иностранных дел?
И все же А.Б. Куракин решил не настаивать на своем требовании, потому что действительно это было не «comme il faut» в условиях, когда он ждал разрешения российского кабинета на начало новых переговоров.
Со своей стороны министр полиции Савари потом в своих «Мемуарах» подробно рассказал, как под его руководством подведомственные
