Старики - Хэсфорд Густав
Донлон тычет в меня указательным пальцем.
– Ты командир первой огневой группы, Джокер. И в силу этого – заместитель командира отделения. Так что ты из таких же. Тебе нравится быть выше других.
– Чушь какая.
– Нет, Джокер, про тебя – это не чушь. Из всех уродов ты у меня самый любимый.
– Пошел... ты...
– Не ори, Джокер. – говорит Ковбой. – Тут в кустах чья-нибудь мама может сидеть, а ты так грязно ругаешься. Не выноси сор из избы, о'кей?
– Есть. Так точно, Ковбой. – смотрю на Донлона. – Если мне Ковбой прикажет – я козявки из носа у трупа вытащу и сожру. Чтоб гнить заживо в Портсмуте – на это у меня крутости не хватит. И я о том ответственно заявляю. Но сам я не приказываю. Я -
– Чушь собачья. – говорит Донлон. – Дерьмо ты со своим пацификом. Вот нахрена ты его нацепил? Ты сейчас здесь, как и все, и не лучше нас.
– Послушай, – говорю я, стараясь не сорваться. – Может, я и позволю Корпусу меня трахнуть, но жопу раздвигать для него не буду.
Зверодер меня обрывает:
– Слабак ты, у тебя и волосья-то на яйцах не выросли.
У меня начинают дрожать губы.
– О'кей, Зверодер, жрал бы ты арахис из моего дерьма. Не я сочинил весь этот фарс, я всего лишь пытаюсь свою роль до конца доиграть. Не повезло вот, приходится на сцене ходить во всем зеленом, но война должна продолжаться. Если бы бог действительно хотел, чтоб я родился морпехом, я и бы был сейчас с зеленой кожей, и висела бы она на мне свободно. Понял?
Никто не говорит ни слова.
– Я всего лишь собака, капрал. Я никого не посылаю туда, где его на куски разорвет. Я знаю, что гибнуть здесь – бесполезная трата времени.
Поднимаюсь на ноги и делаю три шага к Зверодеру.
– Хочешь – будь бравым воином, Зверодер. Приказы отдавай. – делаю еще один шаг. – А я не собираюсь!
Никто не говорит ни слова.
Наконец салага негромко произносит: «Ставлю доллар».
Зверодер смотрит на меня, потом начинает бросать фишки на кон, одну за другой.
– Отвечаю... Повышаю... – Считает в уме, считает. – На пять баксов.
Салага прикидывает.
– Отвечаю.
– Господи Иисусе! – Зверодер с силой шлепает картами, так, что они гнутся. – Намбa тен! У меня нет нихрена.
Салага говорит: «Три вальта». Помахав картами, сгребает фишки с кона.
– Ну, Звер, – говорит со смехом Донлон. – как он тебя сделал!
Алиса подхватывает:
– Запугал ты салагу своим блефом, запугал.
Я говорю:
– Повезет в любви, повезет в любви – правду говорят, Звер?
Звер пытается сохранить лицо.
– Да не мог я пасовать! У меня на кону больше четырех баксов было. Я думал – салага спасует. Обычно-то меня боятся...
Донлон снова смеется.
– Кондиционная у тебя программа, салага. Как зовут-то тебя?
– Паркер, – отвечает с улыбкой салага. – Фамилия Паркер. Зовут Генри. Можно Хэнк.
Салага считает фишки.
– Зверодер, с тебя девять с половиной баксов.
Зверодер крякает.
Я говорю, все еще на ногах:
– Повезет в любви, повезет в любви – правду говорят, Звер?
– Джокер, мать твою, тебя кто спрашивает? С приколами своими – служака вылитый.
– Вот как? Ну ладно, вот когда я стану рядовым гражданским первого класса, а ты будешь сранни-ганни, я тебе пива поставлю, а потом пошлю куда положено.
Я присаживаюсь.
Ковбой ухмыляется:
– Можешь и мне поставить, Джокер. Только подождать придется, пока мне двадцать один год не стукнет.
Кто-то очень громко ржет дальше по тропе. Я говорю:
– Эй вы там, отставить шум! В этом взводе шуметь только мне положено.
Младший капрал Статтен, командир первой огневой группы, показывает мне средний палец. Затем поворачивается к тому, кто смеялся – худосочному деревенщине Харрису – и говорит:
– Заткнись нахрен, Хэррис.
Зверодер добавляет:
– Ага, Хэррис, слушайся генерала Джокера.
Я говорю:
– Я готов заняться твоим воспитанием, сраная ты обезьяна...
– Ну так хапни обезьяньего дерьма и подавись, крыса. – Зверодер сплевывает. – Слабак ты, чтобы -
Меня подбрасывает на ноги, в руке – боевой нож. На губах кипит слюна, и я держу здоровенный нож в паре дюймов от лица Зверодера. Я оскаливаюсь, как зверь.
– Ну давай, сукин сын, сейчас я тебе глаза вырежу...
Зверодер смотрит на меня, на клинок ножа, на Ковбоя. Тянется рукой к своему M-60.
Ковбой продолжает жевать.
– Прибери-ка свой свинорез, Джокер. Ты знаешь, как я к этой херне отношусь. Расставь задницу с башкой по местам или -
– Нет, Ковбой. Хрен там. Он меня уже -
Ковбой поправляет очки.
– Я на роль командира отделения в этой ссаной войне не напрашивался... но я тебе хребет обломаю, если ты в такую игру решил...
Донлон присвистывает.
– У Ковбоя -
Ковбой обрывает:
– Донлон, заткнись.
Меня немного отпускает и я вкладываю нож обратно в кожаные ножны.
– Ладно, ладно, у меня, похоже, от всего этого топанья словесный понос разыгрался.
Ковбой пожимает плечами.
– Все ништяк, Джокер.
Ковбой поднимается.
– Ну, дамочки, собирайте свою хавку. Давайте-ка по коням. Выдвигаемся.
– Выдвигаемся. – передается назад по тропе.
Влезаю обратно в сбрую.
– Слышь, Зверодер, я тебя на деле-то мочить не собирался. У меня этот, как там, рефлекс убийства взыграл. Помоги-ка с ранцем...
Зверодер пожимает плечами и помогает мне влезть во вьетконговский рюкзак. Потом я помогаю ему надеть полевой ранец. Говорю ему:
– Ты мне купить сайгонский чай?
Звер скалится. Посылаю ему воздушный поцелуй.
– Не волнуйся, maleen, я много сильно тебя любить.
Зверодер сплевывает.
Ковбой машет рукой, и Алиса становится в голове колонны.
Я говорю:
– Ни пуха, Джангл Банни.
Алиса показывает мне средний палец. Затем поднимает вверх кулак правой руки и встряхивает им. На синей холщовой хозяйственной сумке, перекинутой у Алисы через плечо – предупреждение: «Если прочитал – слишком близко стоишь».
Ковбой машет рукой, и отделение выдвигается.
Снаряжение – как мешок с камнями, еще тяжелее, чем раньше.
Зверодер говорит салаге Паркеру.
– Не иди так близко за мной, салага. Не хочу, чтоб меня разнесло, когда ты на мину наступишь.
Паркер отходит подальше.
Как у меня заведено, отдаю честь Зверодеру, чтобы снайперы, которые могут тут обретаться, решили, будто он офицер, и пристрелили его, а не меня. С тех пор как я нарисовал сверху на каске красное мишенное яблочко, я стал немного всего шугаться.
Зверодер отвечает на мое приветствие, сплевывает и улыбается.
– Ну ты и комик, сукин ты сын. Конкретный клоун.
– Ничем помочь не могу. – отвечаю я.
Топаем дальше на поиски того, чего найти нам совсем не хочется. И когда от усталости начинает ломить кости так, что обрывается связь между телом и рассудком, мы топаем еще быстрее, как зеленые призраки в сумрачной полутьме.
Почти неслышное щелк вдруг доносится откуда-то и отовсюду одновременно.
Птица устраивает истерику. Еще одна заливается над головой. И огромная масса птиц перемещается в гуще листы.
Алиса замирает и прислушивается. Он поднимает правую руку и сжимает ее в кулак.
Внимание!
Я падаю лицом вперед. Все мое тело изнемогает от тысячи природных мук, наследья плоти, когда каждая жилка каждого мускула умоляет не шевелиться, но ты решаешься и превозмогаешь эти возражения силой воли, которая сильнее мускулов, и насильно заставляешь тело сделать еще один шаг, потом еще шаг, еще всего один лишь шаг...
Ковбой оценивает ситуацию. Потом командует:
– Ложись!
Дрожащие тени валятся на палубу по мере того как приказ Ковбоя эхом передается от одного к другому назад по тропе.
Я говорю Ковбою:
– Брат, я так надеялся, что меня сейчас снайпер щелкнет, чтоб хоть какая-то польза от моего падания была. Я, типа, думаю, это кино мне не понравится...
Ковбой внимательно наблюдает за Алисой.
