С Мюге - Улыбка фортуны

— Кто первый умрет в Кузьминках и когда?

Блюдце ответило «Дед Сосков» и назвало дату.

Дед Сосков был крепкий старик, работал он банщиком.

Общались мы с ним редко и о гадании не распространялись. В день, предсказанный блюдцем, по Кузьминкам разнесся слух, что дед Сосков перед закрытием бани решил сам попариться и умер в парилке, что называется, на трудовом посту.

«В срок» умерла и моя бабушка, ей был предсказан конец 1942 года. Вот отсюда-то у меня появилась уверенность, что раньше 1985 года я не умру, о чем я уже писал.

Иногда в критические моменты жизни я видел во сне эпизоды, почти в точности повторяющие то, что происходило на следующий день. Чтобы не утомлять читателя, я ограничусь двумя эпизодами.

В ночь перед отправлением меня из тюрьмы контрразведки в особый отдел мне приснилось, что меня ведут через понтонный мост, и я встречаю старшину нашей саперной роты. В общем, описанный уже эпизод повторился наяву в точном соответствии с приснившимся.

Перед прибытием в Карабас мне приснилось, что меня выводят из вагона, а все мои попутчики едут дальше. Утром меня одного (как потом выяснилось, я ехал по спецнаряду) оставили в Карабасе, а всех остальных повезли в Джезказган, в спецлагерь.

А. А. Парамонов

Но вернемся к гельминтологии.

Поздней осенью группа наших фитогельминтологов поехала па паразитологическую конференцию в Киев. Мы поселились в довольно большом номере с А. А. Парамоновым. Утром он брызгал на меня водой и досаждал до тех пор, пока я не соглашался делать вместе с ним утреннюю гимнастику. В эти дни я узнавал его все глубже и глубже и не переставал удивляться. Имея всего одну почку, пораженную туберкулезом, он, вопреки прогнозам врачей, не только жил, но жил гораздо полнее многих других. Широта его интересов была поистине необъятна. Он рисовал, сочинял стихи, увлекался детективными романами, футболом (сам он в молодости играл левым инсайдом в университетской команде). Но особенно поражала его широчайшая эрудиция в самых различных вопросах биологии.

Поэтому его книги и статьи выгодно отличались от большинства других. В последнее десятилетие начиналась узкая специализация в биологии, как и в других науках. Многие авторы старались осветить в печати только тот узкий вопрос, которым они непосредственно занимались. Парамонов, освещая даже такой узкий вопрос, как, скажем, систематика определенной группы червей, всегда пытался дать причинный анализ явления, не боясь использовать аргументы из самых различных областей знания. Поэтому его работы с интересом читались не только коллегами по специальности. И при всех этих достоинствах у него не было и тени высокомерия. С нами, учениками, он общался, скорее, как товарищ, чем как наставник. На одном из томов своих «Основ фитогельминтологии» он так мне и написал: «От друга и товарища по работе».

Вместе с тем, он сохранил какую-то детскую непосредственность. Поскольку наш номер в гостинице был больше, чем у других фитогельминтологов, по вечерам все сходились к нам пить чай: Лена Турлыгина, Ира Судакова (первая теперь, после смерти А.А., заведует сектором в ГЕЛАНе, вторая — заведующая закрытой лаборатории в Ташкенте).

Меня попросили на банкете, которым должна была завершиться конференция, показать несколько фокусов. Я согласился и из подручного материала стал готовить реквизит. В частности, я собирался показать такой «застольный фокус»: из одной и той же бутылки налить соседям по столу шампанское, красное вино и молоко. Для этого мне понадобились или соски, или презервативы. В гостиничном киоске, разумеется, проще было купить последнее. Зарядив бутылку, я остатки сунул в карман, поверх носового платка. Вечером за чаем у нас собралось особенно много народу. Наши «фиты», профессор Устинов и еще кто-то. Вдруг Лене понадобился платок, она бесцеремонно выхватила его из моего кармана и презервативы покатились по столу. Смутились, конечно, все, но больше всех зарделся Парамонов. Он даже дар речи потерял.

На этой же конференции я встретился с А. И. Погорелым. Его дело пересмотрели и его отпустили досрочно. Но особой близости мы с ним не почувствовали. То ли изголодавшись по науке (он всего месяц как освободился), то ли заботясь о трудоустройстве, он искал общения с видными паразитологами и на бывшего соседа по нарам времени у него не оставалось.

В то время гельминтологическая лаборатория занимала три комнаты, в которых работало около тридцати человек. Многие сидели в общем коридоре, отгородив рабочее помещение шкафами. Нам с Леной Турлыгиной на двоих был отведен краешек стола и одна тумбочка. Для систематика, работающего только с микроскопом, такая теснота была еще терпима, а экспериментатору буквально развернуться было негде. Поэтому большую часть зимы я проработал в ботаническом саду.

Однажды, войдя в лабораторию, я увидел А. А. Парамонова беседующим с каким-то генералом. Тот спросил:

— Как Вы думаете, Александр Александрович, если вдруг противник забросит нам нематод, принесло бы это ущерб сельскому хозяйству?

— Думаю, что да, — ответил Парамонов. — Картофельная гетеродера, например, приносит ущерб картофелю в несколько раз больший, чем колорадский жук, а бороться мы с ней не умеем.

— А за границей умеют?

— Насколько мне известно, радикальных мер борьбы нет.

— А забросить эту нематоду противнику легко? — оживился генерал.

— Конечно. Цисты по величине меньше макового зерна, а в каждой по несколько сотен, а то и тысяч яиц.

Через некоторое время до нас дошли слухи о том, что при разных ведомствах организуются фитогельминтологические лаборатории с закрытой тематикой. Парамонов возмущался:

— Сами бороться с нематодами не умеем, а уж туда же — другим забрасывать!

Результат не заставил себя долго ждать. Под Ташкентом решили испробовать новую нематоду — как она уничтожает рисовые плантации. Заразили небольшой участок, но пошел дождь, и зараза распространилась дальше, чем следовало. Пришлось большую площадь залить нефтью и поджечь. Так как работа была засекречена, для того, чтобы объяснить пожар колхозникам, нашли «козла отпущения» — обвинили в халатности местного агронома. Парамонов резюмировал:

— Не пожелай ближнему (даже врагу) того, чего себе не желаешь.

Я забавляюсь

Приближалось первое апреля — день, когда принято друг друга обманывать. Я стал придумывать, как разыграть всех знакомых «чохом». Окружающие относились ко мне в этом отношении с особой осторожностью и ожидали любых «подвохов». В памяти всех были еще свежи мои проделки. Однажды, возвращаясь с загородной прогулки я не успел взять билет и поехал «зайцем», но нарвался на контролера. Он выписал данные из моего аспирантского удостоверения, и я забыл о случившемся.