Виктор Петелин - Мой XX век: счастье быть самим собой

Так вот, смысл своей работы я вижу в том, чтобы рассказать читателям своими книгами, как под натиском этой великой животворной жизни рассыпаются в прах такие покосившиеся заплесневелые домишки, так и не дожив до того дня, когда они смогли бы сгнить естественным путем. И не только рассказать, но и помочь этим домикам рассыпаться и сгнить, чтобы они не портили великолепного пейзажа, не портили красоты земли.

То, что я написал выше, – это и есть самое главное в моей биографии. Остальное не так интересно и можно уложить в несколько строчек. После окончания университета работал корреспондентом в различных газетах. В 1951 – 1953 гг. служил в рядах Советской Армии. С 1954 по 1956 г. работал редактором районной газеты в Новосибирской области. Там же и начал впервые писать рассказы. В 1956 г. вышел в Новосибирске сборник моих рассказов «Алкины песни». Затем я переехал в Новосибирск и работал редактором художественной литературы Новосибирского книжного издательства. С конца 1958 г. и по настоящее время работаю заместителем главного редактора журнала «Сибирские огни».

Роман «Повитель» – первое мое крупное произведение. Впервые напечатан был в 1958 г. в журнале «Сибирские огни», в том же году издан отдельной книгой в Новосибирске. В 1960 г. переиздан Томским книжным издательством и издательством «Советский писатель». Книга вышла на болгарском языке, сейчас переводится на чешский, словацкий и румынский языки».

На полях автобиографии есть пометка: «Если много, это можно сократить», автор указывает, что можно сократить. Но ни о каком сокращении и речи не могло быть: мне все понравилось... «Вот кто мне интересен! – подумалось в то время. – А сколько он может еще написать, ведь он всего лишь на полтора года старше меня». Легкие лирические вещицы Нагибина, Атарова, Сергея Антонова и многих других тогдашних писателей не удовлетворяли меня своим скольжением по поверхности нашей повседневной жизни, не затрагивая трагических противоречий нашего времени, так, подробности быта, уловленные некоторые черты характера, чуть намеченные конфликты, столкновения старого и нового... А тут какие мощные характеры, какие страсти, выплеснутые во всей их сложности и трагизме! Не понравилось мне в этом романе отношение автора к коллективизации, к раскулачиванию... Можно ли с такой твердостью говорить о коллективизации и раскулачивании как неизбежном процессе и столь четко оправдывать жестокие формы этого процесса? У Шолохова это многограннее, сложнее, противоречивее, своего Титка Бородина Шолохов не осуждает столь бескомпромиссно, а при раскулачивании других показывает и смех и слезы, скрывает свое отношение за внешней объективностью показа происходящего.

Но все эти вопросы и проблемы волновали меня, были мне близки: подходил срок защиты диссертации «Человек и народ в романах М.А. Шолохова».

Как-то на улице Горького столкнулся я с моими однокашниками Стасиком Лесневским и Виктором Балашовым. Разговорились, я рассказал им об Иванове, они мне о своей работе в издательстве «Советский писатель».

– Послушай, – задумчиво сказал Станислав Лесневский. – А ты не хочешь перейти к нам, в «Совпис», издательство «Советский писатель», у нас есть место, в редакции прозы, где я работаю, я могу порекомендовать тебя нашему заведующему.

«Совпис» – это была моя мечта, далекая, как Полярная звезда. Я уже бывал у директора издательства Николая Васильевича Лесючевского, зашел я к нему после своего свидания с Д. Поликарповым, который порекомендовал к нему обратиться. «А я ему позвоню», – сказал он при этом. Естественно, что я тут же пошел на прием к Лесючевскому, он долго и осторожно расспрашивал меня, приглашал еще зайти «как-нибудь», я еще заходил к нему, но он так и не решился взять меня: и он, пожалуй, был прав, я ж был безработным, да, закончил филфак и аспирантуру, но опыт редакционной работы – минимальный.

Так что предложение Станислава Лесневского я воспринял без всякой надежды на его осуществление.

Заведующий редакцией русской советской прозы Василий Петрович Росляков, фронтовик, партизан, выпускник филфака, кандидат наук, доцент МГУ, бросил преподавание в университете и пришел в издательство после того, как у него здесь вышла книга, в основе которой была, как я выяснил потом, кандидатская диссертация. Он принял меня просто по-братски, видно, хорошие слова обо мне сказал мой однокашник Станислав Лесневский. В принципе вопрос был решен, но он посоветовал мне сначала защитить диссертацию, а потом уж...

28 июня 1961 года – защита, памятный для меня день, полный тревог, волнений, какого-то совершенно необъяснимого страха: уж слишком много я связывал с этой защитой.

Жара стояла непревзойденная, солнце палило, как в Африке. А я – в черном костюме, нейлоновой рубашке, галстуке, золотых «профессорских» очках, модно подстрижен. На кафедре – в Первом пединституте, в партере, так сказать, профессора, доценты, аспиранты, мой брат Николай и сестра Валентина, мои друзья и товарищи.

Громко, четко, без запинок, помнится, произнес я свое заученное слово. Потом выступил Алексей Иванович Метченко:

– Виктор Васильевич Петелин долго и, можно сказать, мучительно выбирал тему диссертации. Как раз в эти годы о Шолохове появилось много статей, вышло несколько монографий. На нашей кафедре уже были утверждены ученым советом еще темы о Шолохове. Казалось бы, вполне достаточно. Но Виктор Васильевич предложил свою тему, высказал такие мысли, которые обещали нечто свежее в изучении творчества МА. Шолохова. Так оно и получилось... Перед нами – сложившийся ученый, со своими взглядами, острый, не боящийся никаких авторитетов, он безбоязненно отвергает устаревшее в нашей науке, смело выдвигает свежие мысли и аргументирует их умелым анализом текстов... Мое руководство сводилось лишь к тому, что я прочитал его напечатанную на машинке диссертацию и высказал на полях свои замечания, кое-что он принял, но многое отверг... Наша полемика продолжалась почти два года, чувствуется, что мне удалось кое в чем его убедить, но, скажу по совести, и Виктор Васильевич кое в чем убедил меня. У меня нет никаких сомнений, что работа Петелина вполне заслуживает присуждения ему искомой степени кандидата филологических наук.

Все шло как положено... Выступали оппоненты, хвалили, замечания их были несущественные, с чем-то я соглашался, что-то отвергал. Но страх невольно сковывал меня, особенно после того, как вся процедура закончилась и члены ученого совета ушли голосовать. Томительное ожидание, я почувствовал, что действительно жарко, сидел, не поднимая глаз, чтобы кто-то не заметил, что я боюсь... Неожиданно для меня всплыл в моей памяти романс в исполнении любимого Гмыри: «Ты внимаешь, вниз склонив головку, очи опустив, и тихо вздыхаешь. Ты не знаешь, как минута эта страшна для меня и полна значенья. Я приговор твой жду, я жду решенья...» Пусть это другая совсем ситуация, но от этого приговора зависела вся моя дальнейшая карьера, моя жизнь... Я ведь прекрасно понимал, почему руководство издательства «Советский писатель» отложило решение моего вопроса в зависимости от защиты... Может, зря отец вчера гнал самогонку, а я закупал шампанское и прочее... Может... Но в тот миг вошла счетная комиссия, председатель медленно читал протоколы. До меня не сразу дошло, что я защитил диссертацию почти единогласно при одном воздержавшемся. Ура! Ура! Ура!