Кирилл Москаленко - На Юго-Западном направлении, Воспоминания командарма (Книга I)

Но приказу этому не суждено было осуществиться. К Пирятину с востока уже подошли головные части противника. Штаб фронта оказался на линии огня, связь с армиями была потеряна, войска расчленены и, кроме частей 26-й и 37-й армий, практически уже не представляли собой реальной боевой силы.

Впоследствии я узнал, что пирятинская группа (31-й стрелковый корпус, штаб 5-й армии, часть 21-й армии, штаб фронта и фронтовые части) начала с 20 сентября распадаться на мелкие группы и отряды. Это произошло в результате ударов внезапно появившейся в районе Пирятин, Гребенковский сильной танковой группировки врага. Здесь действовали: мотодивизия "Рейх", 4-я и 3-я танковые дивизии (из состава 2-й танковой группы), 9-я и 16-я танковые дивизии и 25-я мотодивизия (из состава 1-й танковой группы).

Иначе говоря, в последних боях в тылу войск фронта принимали участие силы четырех танковых и двух моторизованных немецких дивизий.

Положение окруженных ухудшалось с каждым часом. Сгрудившиеся в районе Пирятина громоздкий аппарат штаба фронта, штабы двух армий, многочисленные тыловые учреждения, закупорившие дороги автоколонны,- словом, вся эта ничем не прикрытая от ударов противника ни с воздуха, ни с земли масса людей и техники двигалась в разных направлениях в поисках переправы через р. Удай{36}.

Командующий фронтом вызвал к себе в Пирятин командира 289-й стрелковой дивизии и поставил ему задачу прорываться в общем направлении на Лохвицу, прикрывая выход из окружения штабов фронта и 5-й армии, которые, построившись в общую колонну, должны были следовать за штабом дивизии.

Вскоре эта колонна двинулась на восток. Но почти сразу наткнулась на пробку, образовавшуюся на восточной окраине Пирятина. Кое-как удалось пробиться и переправить часть штаба фронта на восточный берег реки Удай. Оттуда пешком и на автомашинах двинулись вдоль берега реки.

Миновали Деймановку, Куриньки, Постановку. Вблизи следующего населенного пункта - Городища - перед р. Многа колонна была остановлена ружейно-пулеметным огнем, а затем и танками противника. Начался бой. Под натиском врага колонна штаба фронта и прикрывавших ее частей была раздроблена на мелкие группы, начавшие отходить в направлении Гадяч, Зеньков.

Но добрались туда не все. В одной из рощиц в районе Городище, Дрюковщина погиб и командующий фронтом генерал-полковник М. П. Кирпонос с небольшой группой офицеров и солдат.

* * *

Несмотря на тяжелое поражение войск Юго-Западного фронта, оборона столицы Украины и всего Юго-Западного направления имела большое политическое и военное значение.

В самый тяжелый период войны в течение трех месяцев войска фронта измотали и обескровили группу армий "Юг" под командованием фельдмаршала Рундштедта и вынудили гитлеровское командование перебросить в район восточное Киева крупные силы из группы армий "Центр" - 2-ю полевую армию и 2-ю танковую группу, чем облегчили до некоторой степени положение советских войск, преграждавших фашистам путь на Москву. Ожесточенные бои на киевском направлении не только стоили противнику больших потерь (советские войска разгромили там свыше 10 кадровых дивизий вермахта, уничтожили более 100 тыс. вражеских солдат и офицеров), но и более чем на месяц задержали его наступление на московском направлении, сорвав оперативные расчеты немецко-фашистского командования.

Тем самым боевые действия войск Юго-Западного фронта оказали большое влияние на дальнейший ход войны. Об этом свидетельствуют и признания самих гитлеровских генералов.

Например, бывший командующий танковой группой генерал Гудериан в своих воспоминаниях заявил: "Бои за Киев несомненно означают (для вермахта.- К. М.) крупный тактический успех. Однако вопрос о том, имел ли этот тактический успех также крупное стратегическое значение, остается под сомнением". Гальдер прямо называл сражение под Киевом "величайшей стратегической ошибкой в восточном походе" германского командования. Наконец, гитлеровский генерал Бутлар еще откровеннее писал о битве на киевском направлении: "Из-за нее немцы потеряли несколько недель для подготовки и проведения наступления на Москву, что, по-видимому, немало способствовало его провалу"{36}.

Глава III. На левом фланге битвы под Москвой

I

В штаб маршала Тимошенко были вызваны все вышедшие из окружения командиры соединений и объединений. Прибыв туда, мы узнали, что с каждым из нас будут беседовать отдельно. Сразу же подумалось: предстоит "разнос". За неудачи, за поражение фронта.

Должен сказать, что в дни, когда мы вырывались из окружения, каждый из нас представлял себе масштаб постигшей нас катастрофы. Но теперь, после встреч с другими товарищами, выбравшимися из вражеского кольца, картина гибели значительной части сил фронта стала нам окончательно ясна. Ясна до жгучей боли, которую, казалось, и утолить нечем.

Что и говорить, с тяжелым сердцем шел я на прием к С. К. Тимошенко. И не потому, что боялся "разноса". В мыслях было иное что дальше, неужели опять отступать под натиском врага?

И вот, очутившись со всей бушевавшей во мне бурей чувств в его кабинете, я внезапно услышал спокойный твердый голос Семена Константиновича, так хорошо знакомый мне еще по 1-й Конной армии со времен гражданской войны, а затем по 3-му кавалерийскому корпусу. Маршал говорил медленно, вероятно, чтобы скрыть волнение, владевшее им с того момента, когда стало очевидным крушение Юго-Западного фронта. Сейчас он видел перед собой одного из участников непрерывных боев и сражений, которые велись от самой западной границы, и хотел знать о них как можно больше.

Он спрашивал о боях в районах Владимир-Волынского, Луцка, Новоград-Волынского, Коростеня, Малина, Чернигова и южнее. Просил не опускать ни одной подробности. Интересовался деталями боевых действий советских войск, тактикой противника, особенно его танковых соединений, состоянием и вооружением немецко-фашистских дивизий. Потом спросил, что мне известно о судьбе генералов Кирпоноса и Потапова. Ничего достоверного о них я не знал. Лишь о Потапове и члене Военного совета армии дивизионном комиссаре М. С. Никишеве мне рассказывал один из офицеров 5-й армии еще в районе Оржицы. Он утверждал, что они погибли и что он сам видел, как их, тяжело раненных, расстреляли фашисты.

Маршал долго молчал, потом встал и, прощаясь, сказал:

- Будете пока в моем распоряжении. Знакомьтесь с обстановкой и нашими задачами, потом получите назначение.

У меня сложилось впечатление, что командующий собирался распорядиться мной так же, как и некоторыми другими командирами нашей группы, и оставить в штабе полевого управления фронта. Я понимал, что он делал это из лучших побуждений, желая дать нам возможность "переменить обстановку". Но так как я не помышлял о такой службе и думал лишь о том, чтобы непосредственно в бою мстить фашистам за кровь и смерть советских людей, за разрушенные семейные очаги, за поруганную Отчизну, то я тут же и попросился в войска.