Алиса Бейли - Неоконченная автобиография

С тех пор я много думала, читала и говорила о проблеме 106] меньшинств. У меня множество друзей среди негров, и думаю, я вправе заявить, что мы понимаем друг друга. Я обнаружила, что негры так же культурны, разборчивы и здравомыслящи, как и многие из моих белых друзей. Я обсуждала с ними эту проблему и знаю: всё, чего они просят, — это равные возможности, образование, работа и условия жизни. Ни один не требовал социального равенства, хотя наступает время, когда они должны и будут им обладать. Я обнаружила, что культурные, образованные негры разумно и здраво относятся к неразвитым представителям своей расы; выдающийся негритянский юрист заявил мне однажды: “Большинство из нас словно дети, особенно на Юге, нас нужно любить и воспитывать как детей”.

Несколько лет тому назад в Лондоне я получила письмо от одного учёного, д-ра Джаста; он спрашивал, не соглашусь ли я побеседовать с ним, — он прочёл кое-что из мною написанного и хотел бы поговорить. Я пригласила его на ленч к себе в клуб, и когда он прибыл, выяснилось, что он негр, к тому же очень чёрный. Он был очаровательный интересный джентльмен, один из ведущих биологов мира, и возвращался в Вашингтон после чтения лекций в Берлинском университете. Мы с мужем пригласили его на пару дней к себе домой в Танбридж Уэллс и получили большое удовольствие от его визита. Одна из моих дочерей спросила его, женат ли он. Отлично помню, как он повернулся к ней и сказал: “Моя дорогая юная леди, я никогда не мечтал о том, чтобы попросить девушку вашей расы выйти за меня замуж и страдать от неизбежного остракизма, и я ещё не встретил девушку моей расы, близкую мне в ментальном отношении, в чём я нуждаюсь. Нет, я никогда не был женат”. Он уже умер, и я очень сожалею об этом; я надеялась на более тесную дружбу с этим прекрасным человеком.

За тридцать шесть лет пребывания в этой стране меня ввергало в 107] шок, изумление и ужас отношение многих американцев к своим же собратьям-американцам — негритянскому меньшинству. Эта проблема должна быть решена, неграм должно быть предоставлено место в жизни нации. Их не удержать в узде, да и нельзя этого делать. Их задача — показать себя такими, какими они притязают быть, а задача всех нас — добиться, чтобы они это сделали, и загладить отвратительные высказывания и ядовитую ненависть таких людей, как сенатор Билбо, а их немало. Повторяю: я убеждена, что проблему не решить сегодня (на будущее я не делаю пророчеств) межрасовыми браками. Она должна решаться при условии бесстрашной справедливости, признания того факта, что все люди братья и что, если с негром неладно, то это наша вина. Если он необразован и необучен быть достойным гражданином, это опять же наша вина. Пора выдающимся белым людям и конгрессменам обеих палат и партий прекратить ратовать за демократию и свободные выборы на Балканах и в прочих местах и прилагать те же самые принципы к собственным южным штатам. Извините за эту тираду, но тема, как видите, сильно меня задевает.

Эта цветная женщина, г-жа Снайдер, месяцами по-матерински ухаживала за мной. Она заботилась обо мне, когда я рожала свою старшую дочь, и послала за своим доктором; он не был цветным, но доктором был неважным, поэтому я не получила квалифицированной помощи, в какой нуждалась. Это не её вина, она делала всё, что могла. Мне поразительно не везло, когда я рожала трёх дочерей; только раз при мне оказалась больничная сиделка. Во всяком случае, рождение моего первого ребёнка проходило без квалифицированной помощи. Уолтер Эванс постоянно впадал в истерику, больше всех требуя внимания доктора, но г-жа Снайдер была как непоколебимая скала, и я никогда не забуду её. Позднее доктор прислал сиделку, но она была такой неумелой, что её уход приносил 108] мне глубокие страдания и я три месяца чувствовала себя крайне неловко и мучительно.

Затем мы переехали из семинарии в другой жилой квартал. Сняли небольшую квартиру, и там я впервые осталась одна с малышкой и всей домашней работой на руках. До тех пор я ни разу не выстирала ни одного носового платка, не сварила ни одного яйца, не приготовила ни одной чашки чая, и вообще была совершенно неопытной молодой женщиной. Я научилась всему этому на горьком опыте и специально проследила потом, чтобы три мои девочки знали всё, что нужно знать о домашнем хозяйстве. Они вполне компетентны. Я совершенно уверена, что то было нелёгкое время для Уолтера Эванса, и именно тогда — когда мы жили уединённо и никто не мог нас подслушать — я стала обнаруживать, что его характер становится просто отвратительным.

Моим Ватерлоо была еженедельная стирка. Обычно я спускалась в подвал, уставленный большими лоханями, и занималась стиркой. Я привезла с собой всю свою собственную детскую одежду, очень красивые фланелевые костюмчики с кружевными оборками, почти бесценными — целую дюжину, и то, что я с ними делала, было просто стыд и ужас. После моей стирки они выглядели безобразно. Как-то утром в дверь постучали; открыв её, я увидела женщину, живущую этажом ниже. Она с состраданием посмотрела на меня и сказала: “Послушайте, г-жа Эванс, сегодня понедельник, и я больше не могу выдержать. Я английская служанка, вы английская леди, и я в этом разбираюсь. Есть вещи, которые я умею делать, а вы нет, так что будем-ка спускаться вниз вместе по понедельникам, пока я не скажу, что научила вас стирать бельё”. Она выпалила это так, будто заучила наизусть, и оказалась такой же замечательной, как и её слова. Сейчас в стирке и глаженье белья для меня нет ничего загадочного, и этим я обязана г-же Шуберт. Вот вам ещё пример человека, для которого я ничего не сделала, но который проявил 109] незаурядную человечность и доброту, и благодаря которому я чуть глубже заглянула в здание человечества. Мы стали настоящими подругами, и она часто защищала меня, когда Уолтер Эванс был в ярости. Я нередко находила убежище в её маленькой квартире. Интересно, живы ли они ещё с г-жой Снайдер. Думаю, что нет; они были бы очень старыми.

Когда Дороти исполнилось шесть месяцев, я вернулась в Великобританию повидаться с родными, оставив мужа заканчивать своё богословское образование и ожидать посвящения в сан. То был мой последний визит в Англию; после этого я двадцать лет не была там, но у меня не осталось о нём отрадных воспоминаний. Я не могла признаться, что несчастна, что совершила ошибку. Гордость меня удерживала, но они безусловно догадались об этом, хотя и не задавали никаких вопросов. Когда я была там, сестра вышла замуж за моего кузена Лоренса Парсонса. Состоялись обычные семейные сборы в дядином доме. Я провела в Англии только несколько месяцев, затем вернулась в Америку. Тем временем муж окончил семинарию, был посвящён в сан и получил приход в епархии Сан Хоакин, в Калифорнии. Это было для меня благом, так как епископ и его жена стали мне настоящими друзьями. Я до сих пор получаю от неё известия. Моя младшая дочь названа в её честь. Она относится к тем, кого я глубоко люблю; подробней я расскажу о ней ниже.