Павел Фокин - Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р.

КРИГЕР Владимир Александрович

Драматический актер, режиссер. На сцене с 1890. В 1902–1932 – артист театр Корша. Роли: генерал Беренгейм («Канцлер и слесарь» Луначарского), Миронов («Дни нашей жизни» Андреева), Митрофанушка («Недоросль» Фонвизина), Репетилов («Горе от ума» Грибоедова), Кудряш («Гроза» Островского), Ноздрев («Мертвые души» по Гоголю) и др.

«В. А. Кригер занимал амплуа „простака“, и его привыкли видеть на сцене мощным, шумным, хохочущим, пышущим здоровьем. Он не мог выйти на сцену, не смеясь. Его появлению всегда предшествовали раскаты хохота или грохот чего-то падающего. Публика его обожала и радовалась при первом его шаге на сцене. Талантливый актер, он из роли в роль – а у Корша его безжалостно эксплуатировали – использовал свои данные, усовершенствовал, отрабатывал свои испытанные приемы, находил резкие характерные гримы, и коршевский зритель встречал своего любимца всегда восторженно» (П. Марков. Книга воспоминаний).

КРОПОТКИН Петр Алексеевич

Публицист, общественный деятель, историк, историк литературы, географ, биолог, мемуарист. Публикации в журналах «Русский вестник», «Книжный вестник», «Записки для чтения», газетах «Голос», «Московские ведомости» и др. Книги «Речи бунтовщика» (Париж, 1885; рус. пер. СПб., 1906), «Анархия, ее философия, ее идеал» (Париж, 1896; рус. пер. М., 1906), «Записки революционера» (Лондон, 1899; Лондон; СПб., 1906), «Современная наука и анархия» (Париж, 1913; рус. пер. Пг.; М., 1920), «Идеалы и действительность в русской литературе» (Лондон, 1905), «Письма о текущих событиях» (М., 1917), «Этика» (т. 1, Пг.; М., 1922) и др.

«Это была, конечно, самая популярная фигура среди лондонской политической эмиграции моих дней. Петру Алексеевичу Кропоткину в то время было уже около 70 лет, и за плечами у него была длинная, интересная, богатая событиями жизнь…

…Кропоткин мне очень нравился. Мне импонировали его огромные знания, его многообразные таланты, его мировая слава, его мужество, его благородный характер, вся великолепная история его жизни. Особенно я любил смотреть на Кропоткина, когда он говорил. Мне не довелось наблюдать Петра Алексеевича на больших собраниях. Я только слышал от других, как необычайна бывала в этих случаях сила его слова. Массовая аудитория всегда пьянила Кропоткина и придавала необыкновенный блеск его красноречию. Самому мне пришлось видеть Кропоткина в гораздо более скромной обстановке – дома, за чайным столом, или в гостиной перед ярко пылающим камином. Но даже и здесь речь Кропоткина была на редкость обаятельна и проникновенна. Он обладал особым искусством так изложить вопрос, так предвосхитить возможные возражения аудитории, так затронуть какие-то глубокие струны в душе слушателя, что сопротивляться силе его мысли и чувства было чрезвычайно трудно – не только для сочувствующего, но даже и для инакомыслящего» (И. Майский. Путешествие в прошлое).

«Пробегал, семеня мелкой рысью, всегда сопровождаемый свитою поклонников и учеников, апостол анархизма, Петр Алексеевич Кропоткин: маленький, сухонький, седенький, лысенький, суетливый, говорливый, ртутно-подвижный, всем во всем учитель, ходячий энциклопедический лексикон, одаренный неугомонно торопливою, как бы граммофонною, речью. Анархизм анархизмом, но старику отнюдь не было неприятно, когда к нему обращались по титулу – „князь“, а супруга его (еврейка) очень твердо старалась держать себя, семью и дом на княжеской ноге, как то прилично „последнему Рюриковичу, имеющему больше прав на русский престол, чем Романовы“. Об этих державных правах в анархической компании тоже очень много и с немалою гордостью говорилось по неисповедимой противоречивости натур российских» (А. Амфитеатров. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих).

«Кропоткин принадлежал к знатной русской аристократии, в молодости был одним из наиболее приближенных к императору Александру Второму, затем бежал в Англию, где и прожил до русской февральской революции, до весны 1917 года. Вот тогда я и познакомился с ним в Москве и весьма был тронут и удивлен при этом знакомстве: человек, столь знаменитый на всю Европу, – знаменитый теоретик анархизма и автор „Записок революционера“, знаменитый еще и как географ, путешественник и исследователь Восточной Сибири и полярных областей, – оказался маленьким старичком с розовым румянцем на щеках, с легкими, как пух, остатками белых волос, живым и каким-то совершенно очаровательным, младенчески наивным, милым в разговоре, в обращении. Живые, ясные глаза, добрый, доверчивый взгляд, быстрая и мягкая великосветская речь – и это трогательное младенчество.

В марте 1918 большевики выгнали его из особняка, реквизировали особняк для своих нужд. Кропоткин покорно перебрался на какую-то другую квартиру.

А затем, когда большевики согнали князя-анархиста и с другой квартиры, „оказалось“, что надо переселяться из Москвы в уездный город Дмитров, а там существовать в столь пещерных условиях, какие и не снились никакому анархисту. Там Кропоткин и кончил свои дни, пережив истинно миллион терзаний: муки от голода, муки от цинги, муки от холода, муки за старую княгиню, изнемогавшую в непрерывных заботах и хлопотах о куске гнилого хлеба… Старый, маленький, несчастный князь мечтал раздобыть себе валенки. А вечера он проводил при свете лучины, дописывая свое посмертное произведение „Об этике“…» (И. Бунин. Воспоминания).

КРУГЛИКОВА Елизавета Сергеевна

График. Автор серии силуэтных портретов современников (около 1000 работ), в том числе М. Цветаевой, Волошина, Блока, Андрея Белого, Гумилева, Ахматовой, Вяч. Иванова, Маяковского. Автор книги «Париж накануне войны» (Пг., 1916). С 1895 по 1914 жила в Париже, время от времени приезжая в Россию. С 1914 – в Петрограде (Ленинграде).

«Это была очень мужественная женщина, некрасивая, с резкими чертами лица, высокая, почти всегда с папиросой, очень живая, необычайно добрая и заботливая» (В. Мануйлов. Записки счастливого человека).

«Она отличалась исключительной живостью темперамента, страстно всем интересовалась, что и позволило ей устроить у себя в Париже, на улице Буассонад, что-то вроде русского художественного центра, усердно посещаемого не только русскими. Была она и очень отзывчива, разные бедняки и неудачники нередко прибегали к ее кошельку. Она же устраивала у себя простодушные балы, из которых мне особенно запомнился один костюмированный, когда весь дворовый садик перед ее дверью был завешан цветными фонариками, а в ее двойной мастерской была устроена сцена, на которой выступали разные любители с шансонетками и монологами.