Юрий Алянский - Варвара Асенкова

Что я узнала, что услышала! Отец мой! Добрый несчастный мой отец! О, если бы жизнью моею могла я искупить тебе хоть минуту счастия, могла спасти тебя, мать мою! Ах! Зачем я не птичка божья, не ласточка — я перелетела бы туда, туда, где трон царя милосердного — я села бы подле него, у ног его, прощебетала бы ему: «Государь добрый! Когда все радуются — есть один страдалец в царстве твоем! Дочь просит тебя за отца. Государь, прости отца моего!»

Пешком, тайно от родителей, отправляется Параша в неведомую ей далекую Москву и попадает в Кремль в тот самый момент, когда царь является народу Она протискивается сквозь толпу и, подав царю прошение, замертво падает Царь поднимает ее со словами: «Я прощаю его».

У Полевого хватило вкуса и такта не выводить царя Александра I на сцену — да в то время этого никто бы не разрешил. И о заключительных событиях, произошедших у Красного крыльца, зрители узнавали из рассказа «одного из народа». Параша не умирает от горя и треволнений. Радость возвращает ей силы. Пьеса кончается счастливой встречей Параши с прощенным отцом и матерью.

Когда занавес закрылся, в зале началась неимоверная овация. Многие аплодировали стоя. В ложе, где находился царь, произошло замешательство — великой княгине Марии Николаевне стало дурно. Голоса недовольных потонули в криках восторга.

Одни зрители, растроганные наплывом патриотических чувств, готовы были, вместе с толпой на сцене, припасть к стопам великодушного государя. Другие — в их числе и Белинский — ощутили силу и очищающее воздействие дочерней любви, способной на подвиг; именно торжество дочерней любви считал Белинский главной темой пьесы.

Рецензии в газетах и журналах наперебой выражали восторг от пьесы и от игры Асенковой. На этот раз почти безоговорочно признал необычный талант Асенковой и Белинский.

«Параша-Сибирячка» возбудила живейший восторг публики и имела блестящий успех, — писал он, — .Отличительный характер игры г-жи Асенковой состоял в смелости, свободе, непринужденности, обдуманности, отчетливости в искусстве. Автор «Параши»… дал слабый и бледный абрис: дело артистки было дать жизнь образу тенями и красками. Но тем не менее игра г-жи Асенковой прелестна, видно, что эта артистка внимательно и старательно изучила свою роль, а ее привычка к сцене, смелость и свобода на ней, при поразительной эффектности положений, довершили это тщательное изучение и окончательно очаровали публику Александринского театра».

Роль Параши решительно утвердила Асенкову как артистку не только водевильную — здесь Варенька по-прежнему не знала соперниц на русской сцене, — но и как прекрасную исполнительницу драматических и трагических ролей. Такой широтой творческого диапазона не обладала в то время ни одна актриса.

Второй антракт затянулся — в фойе Александрийского театра взбудораженная толпа горячо обсуждала увиденное. Да и актерам требовалась передышка. В. Каратыгин, игравший Неизвестного, и Сосницкий, игравший Прохожего, медленно снимали с себя жалкие одежды ссыльных — в заключительном водевиле они не участвовали. Зато Варенька снова переодевалась. Вместо тулупчика и валенок она надевала теперь темное платье с передничком и сшитые специально для этого спектакля башмачки с острыми носками — им отводилось в водевиле «Ножка» отнюдь не последнее место. И начался заключительный акт бенефисного спектакля, в котором Асенкова играла юную парижанку Лизу, девушку, увлеченную нарядами, балами, маскарадами, готовую круглый день прыгать и плясать, а заодно — и кружить головы мужчинам.

Это был, пожалуй, самый счастливый вечер в ее жизни. Она чувствовала, что все ей удается, каждое движение, каждый жест, слово, взгляд. Она ощущала отклик огромного, притихшего в темноте зала, токи симпатии, любви, поддержки, восхищения. Она видела слезы растроганных людей, слышала смех, который, как она угадывала каким-то особым чувством, тоже бывает реакцией растроганного зрителя, и усталость оставляла ее. В последнем акте она играла роль, требующую большого темперамента, физического напряжения, легкости, и всего этого у нее оказывалось в избытке, — как будто не было только что тяжелого для нее представления «Параши-Сибирячки», как будто она свежа и неутомима, как в начале вечера.

Водевиль Каратыгина «Ножка» прошел бы, может быть, незамеченным в обычном, рядовом спектакле. Но на этот раз, в обстановке праздничного бенефиса, после «Параши», где Асенкова только что показала подлинные глубины драматического чувства, легкомысленная, искрометная «Ножка» тоже произвела фурор. «Из водевилей первое место занимает «Ножка» г Каратыгина, т е. г-жи Асенковой, хотел я сказать», — писал ведущий водевилист Петербурга Ф. Конн.

Лиза, жена сапожного и башмачного мастера Роде, в отсутствие мужа благосклонна к ухаживаниям офицеров. Один из кавалеров решает сделать ей подарок — заказать для нее сапожки, и с этой целью приглашает мастера Роде. Начинается водевильная путаница. Асенкова прячется за ширму, а ее собственный муж, которому разрешено лицезреть одну только ножку заказчицы, восхищается ее изяществом, уверяя, что никогда не видел ничего подобного. Один из куплетов водевиля объясняет-

Как за ней ни гляди,Глаз с нее ни своди,А в глазах проведет, как захочет.

Известный русский театральный критик конца прошлого века Юрий Беляев, возвращаясь к этому спектаклю почти через шестьдесят лет, в 1899 году, писал:

«Водевиль был с «переобуванием», причем Асенкова, прячась за перегородкой, протягивала оттуда свою ножку, что было бы рискованно для другой актрисы и при современниках Пушкина, воспевшего ножки в известных октавах. Но Асенкова имела водевильную ножку, которая отличалась от обыкновенной тем, что помимо совершенства линий, заставляла улыбаться. У нее был сатирический подъем и юмористический носок, а быть может, просто в ногах сидел веселый бес, который и смешил публику..

В водевиле Асенкова одной улыбкой сушила слезы зрителей. Здесь каждая ее новая выходка почиталась за открытие. «Ангел шалил».

От старого обыкновенья

Мы не хотели отступить,

И этой «Ножке» снисхожденья

Должны у зрителей просить.

Быть может, что суха немножко,

Войдет ли в театральный круг

Чтоб удержалась наша «Ножка»,

Не пожалейте ваших рук!

Стон стоял в зрительном зале».

Когда спектакль окончился и начался разъезд, многие актеры за кулисами поздравляли ее с успехом, целовали, улыбались. Сестры Самойловы, не дождавшись окончания спектакля, уехали домой. Впрочем, это к лучшему зачем в такую радостную минуту видеть кислые или напряженные лица за вистников?