Джеральд Мартин - Габриэль Гарсиа Маркес. Биография

Новая школа размещалась в старом здании, построенном в колониальном стиле. В прошлом колледж Сан-Луис-Гонсага, оно представляло собой двухэтажное сооружение XVII в. с внутренним двором, обнесенным по периметру арками в стиле колониальной архитектуры[206]. На территории находились кабинет директора и его личные покои, секретариат, замечательная библиотека, шесть классных комнат и лаборатория, кладовая, кухня и столовая, туалеты и душевые, на первом этаже — огромный дортуар примерно на восемьдесят учеников, ночевавших в школе. Позже Маркес скажет, что поступить в школу Сипакиры было все равно что «выиграть в лотерею тигра». Это была не школа, а «каторга», а «тот холодный город — сущее наказание»[207].

На самом деле Маркесу крупно повезло благодаря двум уникальным обстоятельствам в истории Колумбии, хотя в то время он этого оценить не мог. В 1927 г. правительство консерваторов отменило государственное среднее образование, передав все средние учебные заведения в частные руки, главным образом церкви, но, когда в 1934 г. президентом страны избрали Альфонсо Лопеса Пумарехо, тот выдвинул лозунг «Революция на марше». Единственный раз за всю историю нации правительство, вдохновленное отчасти мексиканской революцией и сомнительными реформами социалистов в республиканской Испании, принялось объединять и демократизировать страну, создавая новый тип гражданина. Одним из главных инструментов в этом преобразовании должна была стать подлинно националистическая система образования, и первым «национальным колледжем» в стране был недавно основанный Национальный колледж Сипакиры. В то время во всей Колумбии насчитывалось всего сорок тысяч учеников средних школ, и в тот год средние школы окончили около шестисот человек (из них всего девятнадцать женщин). Большинство колумбийцев имели весьма слабое представление о региональном делении своей страны, а в Сипакире учились мальчики из всех регионов[208].

В Сипакире преподавали замечательные учителя. Это были педагоги прогрессивной направленности, за что многих из них и отвергли другие школы. Все они были трудолюбивые идеалисты радикально-либерального толка или даже марксисты, и в Сипакиру их «сослали», дабы они не засоряли умы детей из аристократических семей Боготы. Каждый из них досконально знал свой предмет, большинство прошли подготовку в педагогическом институте под началом одного из величайших колумбийских деятелей просвещения, психиатра Хосе Франсиско Сокарраса. Costeño, он был родственником одного из старых боевых товарищей полковника Маркеса, а также жены полковника, Транкилины[209]. Сокаррас считал, что молодых колумбийцев необходимо знакомить со всеми идеями, в том числе и с социалистическими. Многие из учителей сами еще недавно были студентами и устанавливали с учениками непринужденные, неформальные отношения.

Школьный день был насыщенным и напряженным. В шесть часов утра школьников будил звонок, и к половине седьмого Гарсиа Маркес уже успевал принять холодный душ, одеться, почистить обувь, почистить ногти и застелить постель. Школьной формы не было, но большинство мальчиков носили синие рубашки, серые брюки и черные туфли. Гарсиа Маркес, как мог, старался придать хоть мало-мальски приличный вид одежде с плеча отца, и следующие несколько лет он будет постоянно сгорать со стыда, нося плохо подогнанные на него пиджаки с чрезмерно длинными рукавами, которые, по крайней мере, спасали его от холода в неотапливаемой школе. Вскоре после его прибытия в Сипакиру в школе сложилась традиция. В девять часов вечера, когда школьные занятия были давно позади и домашняя работа выполнена, мальчики шли в дортуар. Там была маленькая комнатка с выходящим в спальню окошком для дежурного учителя. Обычно, пока не выключали свет, учитель, сидя перед этим окошком, читал ученикам на сон грядущий какое-нибудь популярное классическое произведение, например «Человек в железной маске» Дюма или, бывало, даже что-то более серьезное, например «Волшебную гору» Манна[210]. По словам Гарсиа Маркеса, первый автор, которого он там услышал, был Марк Твен — надо признать, символичное воспоминание для человека, которому было предначертано стать в числе прочего колумбийским Марком Твеном: символом своей страны, выразителем национального чувства юмора, исследователем истории взаимоотношений провинции и центра. Стоявшие в дортуаре кровати представляли собой металлические каркасы с положенными поперек досками, которые мальчики постоянно крали друг у друга. Гарсиа Маркес в школе прославился тем, что ему часто снились кошмары: своими криками он будил среди ночи всю спальню. Этим он пошел в Луису. Причем в своих самых страшных кошмарах он видел «не ужасы, а радостные картины с участием обычных людей в обычной обстановке, которые вдруг разом невинным взглядом обнажали свою зловещую сущность»[211]. И его знакомство с произведением Достоевского «Двойник» вряд ли успокоило его воспаленное воображение.

По субботам занятия шли до полудня. После до шести часов у мальчиков было свободное время, и они бродили по городу, ходили в кино или устраивали танцы — если везло — в домах местных девушек. По субботам они могли играть в футбол, хотя costeños предпочитали бейсбол. В воскресенье ученики были свободны с утра до шести вечера, и, хотя школьники получали религиозные наставления от священника, ежедневно службы не проводились и посещение церкви не считалось обязательным даже в воскресенье. Правда, Гарсиа Маркес в церковь ходил регулярно, возможно для того, чтобы ему не приходилось лгать матери в письмах, что он писал домой. Подобная свобода нравов была не типична для Колумбии 1940-х гг. Позже Гарсиа Маркес отметит, что в школе Сипакиры мальчикам жилось не так уж и плохо: трехразовое питание, свободы больше, чем дома. Им была предоставлена, так сказать, «независимость под надзором».

В Сипакире ему дали прочные знания по истории Колумбии и Латинской Америки, за что он всегда будет благодарен школе, но его любимым предметом, разумеется, была литература, и он изучал все — от греков и римлян до творчества современных испанских и колумбийских писателей. Правда, как ни странно, писал он тогда, как и сейчас, с ошибками (хотя в математике ошибался еще больше). Он утешал себя тем, что великий Симон Боливар, по слухам, тоже был не шибко грамотный. Позже он скажет, что для него самым лучшим учителем правописания была мать, Луиса: на протяжении всех школьных лет она присылала ему назад его письма с исправленными ошибками.

В выходные он играл в игры, гонял в футбол с друзьями на школьном дворе, ходил в кино или гулял по высокогорным лугам Сипакиры под сенью эвкалиптов. Иногда по воскресеньям садился в поезд и ехал за тридцать миль в Боготу, чтобы навестить родственников. Однажды некий приятель представил ему на улице дальнего кузена, Гонсало Гонсалеса, работавшего в газете El Espectador. Гонсалес (он тоже родился в Аракатаке) запечатлел редкий портрет молодого Гарсиа Маркеса той поры. «Наверно, ему было около семнадцати, весил он не больше пятидесяти кило. Он не приблизился ко мне. Молчал, пока я сам не обратился к нему, и я сразу заподозрил, что это серьезный, вдумчивый и дисциплинированный парень. Он остался стоять на месте — одна нога в старом, но начищенном башмаке на тротуаре, другая на асфальте Каррера-Септима на 16-й улице Боготы. Возможно, он робел, но страха не выказывал. Настороженный, немного грустный, одинокий и непонятный. Едва ему удалось побороть свою застенчивость, он стал общителен, надел маску этакой сдержанной экспансивности — так сказать, устроил „шоу хорошего парня“, как он позже выразится при мне. Через пару минут он уже говорил о книгах…»[212]