Николай Храпов - Счастье потерянной жизни т. 2

— Вот Христос твой мог с самарянкой беседовать и обличать ее, и признаться, что Он Мессия; и не побрезговал с ней целый час побеседовать. А ты почему-то не пришел, не открылся мне раньше, что стал баптистом. Я бы тебе, уже тогда, вихор расчесала да пристыдила, а теперь уж, я вижу поздно! — закончила она.

Павел, нагнув голову, о чем-то думал.

— Что нагнул голову? Крыть нечем? — урезонивала она его, — почему ты мне сразу не доверился, как своему Иисусу?

— Нет, Мария, — встрепенулся он, — если у меня нечем будет крыть — у Господа моего много найдется. А почему тебе не доверился, тоже отвечу. Христос разговаривал с самарянкой потому, что мог сказать ей: "У тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь — не муж тебе". Но Он еще и другое мог сказать, и сказал ей, что грехи ее прощаются, и Он дает ей воду жизни.

Я же могу сказать тебе, что у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь — не муж тебе, но не могу сказать, что прощаются тебе грехи твои, а над водой живой ты насмехаешься. Поэтому я и не пришел к тебе.

— Ха-ха-ха-ха! Браво! — раздалось за перегородкой по всему помещению.

Мария вскочила, как ужаленная, оглянулась: увидев скопление людей, бледная, как полотно, выбежала из конторы на улицу.

Павел ликовал, празднуя победу. Неоднократно он благодарил в молитве Господа за Его мудрость, силу и знание от Него.

Весь вечер дома шла оживленная беседа, о происшедших событиях. Павел, вспоминая одну за другой детали своего сражения, делился с родителями.

— Ну, сынок, готовься к сражению! Такие подвиги — враг не прощает, но и Господь — не оставит без награды.

В усердной, горячей молитве закончили Владыкины прожитый день.

Никогда Петр Никитович так горячо не молился, как теперь, радуясь о спасении сына. В слезах, он взывал к Господу и призывал благословение над Павлом, как будто провожал его в дальнюю дорогу.

Утром, на крыльце он крепко обнял сына и долго наблюдал, пока его стройная фигура не скрылась за углом здания. Сердце Петра Никитовича больно заныло в груди, предчувствуя разлуку с сыном.

Один Бог знал, что эта разлука была действительно последней на земле.

* * *

Дзинь. нь…нь! — звякнул телефон на столе начальника отдела.

Сердце Павла сжалось… Из всех бесчисленных звонков этот был какой-то необыкновенный. Он напрягся. С кем это говорит начальник?

— Владыкин! Вас приглашает начальник отдела кадров завода, — объявил ему начальник цеха.

Павел встал, вместо тревоги на лице водворилось спокойствие. Что-то механически он пошарил по столу, осмотрел ящики и медленно подошел к двери, осматривая всех сотрудников.

— До свидания! — почему-то вырвалось у него, когда он перешагнул порог. Все притихли, провожая его взглядами.

Какой-то совершенно чужой показалась ему, еще совсем недавно родная, заводская обстановка.

— Павел! Подожди, вот чертеж новый возьми на корректировку! — крикнула ему девушка из отдела. Павел, не оборачиваясь, махнул рукой и направился в главное управление завода.

— Доложите начальнику отдела кадров, что Владыкин прибыл, — сообщил он секретарше.

Через минуту вышел начальник и тихо проговорил:

— Заходите в кабинет, вас ждет человек.

Павел взялся за ручку, потянул и смело вошел в дверь. У стола стоял худощавый пожилой мужчина с землистым цветом лица в форме работника НКВД.

— Владыкин! — отрекомендовался коротко Павел. За спиной кто-то вошел в кабинет.

— Я начальник НКВД! Именем закона — вы арестованы! Давайте сюда ваше Евангелие!

Павел взглянул назад. У двери стоял военный человек с винтовкой в руках.

Часть вторая. Ташкент

Глава 1. Пробуждение среди молокан

Гавриил Федорович Кабаев и Екатерина Тимофеевна были коренными жителями большого торгового села Кабаева, оба происходили из крестьян и принадлежали к строгим молоканским семьям.

Село Кабаево было богатое, так как жители его преимущественно занимались кустарным изготовлением венских стульев.

Отец Екатерины Тимофеевны имел производство по изготовлению спецлент для шерсточесальных машин, получал от этого приличный доход и был богат.

Гавриил Федорович в детстве, в числе прочих мальчиков, работал в мастерской своего будущего тестя, рос сиротой в бедной семье вдовы Аксиньи, которая кроме Гаврюши растила еще двоих детей. Это однако не помешало их детской дружбе с Катей, а позднее, и настоящей любви. С детства они росли вместе, т. к. избы их были почти рядом. В летние жаркие дни они неразлучно копались с курами и цыплятами под огородным плетнем, вместе бегали на плотину и подолгу наблюдали за медленным круговоротом мельничного колеса, наслаждаясь прохладой водяной пыли, вылетающей из грохочущей пучины. На лугу рвали кислющий щавель и удирали от коварных непримиримых гусаков, вместе наблюдали в окно мастерской, как крутились колеса рабочих машин. Подрастая, вместе ходили в школу и на молоканские собрания, также, терпеливо вытягивая, пели со взрослыми утомительно длинные псалмы. С детства работали у Катиного отца в мастерской да так неразлучно вместе и выросли, пока оказались женихом и невестой.

Когда к ним пришла настоящая любовь, они и сами не знали, но любовь была крепкая и строгая, которая потом сохранилась до глубокой старости.

В 1900-м году их повенчали по молоканскому обычаю. Невесте тогда было 19 лет, жених на год моложе ее. Оба были очень богобоязненными и, соблюдая неуклонно молоканские предписания по исполнению закона Божия, всеусердно старались быть во всем святыми людьми.

Еще в прошлом, 19 веке, некто Ливанов Федор Васильевич в своем официальном сочинении, томе 4-ом писал следующее о Симбирских молоканах:

"В селе Кабаево, Алатырского уезда, открывшиеся 132 человека молокан на допросах показали, что икон они не признают, церковные обряды не исполняют, святые дары почитают неважными, считают, что крещение должно совершаться не водою и не через священника, а Духом Святым, и исповедь в грехах производят на всяком месте духом Богу Невидимому; посты не содержат, монашество не признают, воскресные и праздничные дни чтут.

Главными ересеначальниками и совратителями других по Алатырскому уезду и селу Кабаево были отставной унтер-офицер Михаил Иванов, крестьяне: Андрей Фиактистов и Иван Иванович Москалькин. Содействовавшие к склонению своих семейных и некоторых посторонних к принятию молоканской секты были крестьяне: Денисов, Шаргаевы, Батекин, Лейкин, Муштакин, Чеботаев, Патеваров, Щепцов…