Борис Грибанов - Фолкнер

Так Фолкнер вложил в сердца Джона и Баярда Сар-торисов обуревавшую его самого с детства мечту о воздухе, о полете, стремление еще и еще раз испытать это неповторимое ощущение смертельного риска. Самолет, как и автомобиль, становится в романах Фолкнера символом нового, XX века.

Когда началась первая мировая война, братья-близнецы вступили в английский военно-воздушный флот и отправились воевать в Европу. Но вернулся с войны один Баярд, Джон погиб в воздухе у него на глазах. И первые же слова Баярда, когда он возвращается в родной дом, обращенные к деду, звучат как желание оправдаться, как будто на нем лежит какая-то вина за смерть брата: "Я не пускал его на эту проклятую хлопушку! — с каким-то остервенением выговорил он наконец". И через несколько фраз опять: "Он был либо пьян, либо совсем рехнулся. Я не пускал его на этот проклятый Кэмел. В то утро человек своей собственной руки не видел… Но он вбил в свою дурацкую башку, что долетит почти до самого Лилля. Я не мог его остановить!"

Братья Сарторисы, Джон и Баярд, увидели в войне только счастливую возможность проявить себя, продемонстрировать свою храбрость, утолить жажду приключений, опасности. У них, как и у их предка, Каролинского Баярда Сарториса, не было никаких политических убеждений.

Вернувшись в Джефферсон, Баярд первым делом покупает гоночный автомобиль и начинает носиться в нем по городу и его окрестностям на бешеной скорости, распугивая жителей и рискуя каждую минуту разбиться. Можно подумать, что ему мало было войны и он вновь ищет встречи со смертью. Вот одна из таких многочисленных сцен: "Почти у самого города ему встретилась еще одна повозка, и он шел прямо на нее, пока мулы, не осадив назад, опрокинули повозку, тогда он резко свернул в сторону и пронесся мимо чуть ли не вплотную, так что негр, который орал в перевернутой повозке, мог ясно разглядеть его тонкогубый рот, издевательски растянутый в диком оскале".

Чтобы заставить внука ездить потише, Старый Баярд отказывается от своей традиционной коляски и требует от молодого Баярда, чтобы тот возил его на машине. Но и это не помогает.

Молодой Баярд предстает перед читателем человеком, охваченным мрачным отчаянием, не видящим смысла в жизни и с отвращением думающим о долгих годах, которые ему предстоит еще прожить. "Впереди длинная-предлинная жизнь, — думает Баярд, лежа ночью без сна. — Трижды два десятка и еще десять лет тащить по миру упрямое тело, ублажая его ненасытную утробу. Трижды два десятка и еще десять — так сказано в Библии. Семьдесят лет. А ему всего только двадцать шесть. Чуть побольше одной трети. Проклятье!" После тяжелого ранения, которое он получил, когда перевернулся в своей машине и чуть не утонул в ручье, "он научился лежать с закрытыми глазами и в одиночестве бродить по бесплодным пустыням своего отчаяния".

Баярд женится на Нарциссе Бенбоу, но и это приносит успокоение ему ненадолго. "Почти каждый день, невзирая на строгие запреты мисс Дженни и на скорбный упрек в глазах Нарциссы, Баярд уходил из дома с ружьем и двумя собаками и, промокший до нитки, возвращался только к рассвету. Замерзший до костей, он касался холодными губами ее губ, глядел мрачным затравленным взглядом, и когда в желтом свете камина, горящего в их комнате, Нарцисса льнула к нему или молча плакала, лежа рядом с его неподвижным бесчувственным телом, ей казалось, что между ними поселился какой-то призрак".

Поначалу читателю может показаться, что призрак, заставляющий Баярда искать смерти, — это пережитая им трагедия гибели его брата Джона, единственного человека, которого он действительно любил. Однако постепенно, шаг за шагом выясняется, что мучает Баярда совсем другое — призрак смертельного страха, который он испытывал на фронте.

"Порой он вдруг ни с того ни с сего просыпался в мирной темноте своей спальни, весь в поту и натянутый, как струна, от застарелого страха. И тогда мир мгновенно отступал, и он снова превращался в загнанного, попавшего в ловушку зверя в бездонной синеве, полного безумной жажды жизни, запутавшегося в той самой коварной материи, которая предала его — того, кто слишком часто испытывал судьбу, и в голове опять всплывала мысль: о, если б только когда тебя настигнет пуля, ты мог бы разорваться, взлететь наверх — куда угодно, лишь бы не на землю! Нет, нет, это не смерть наполняет тебе глотку блевотиной, а то ощущение взрыва, которое тебе суждено испытать бессчетное количество раз еще до того, как ты будешь сражен".

Нет, не скорбь по погибшему брату мучает Баярда, его гнетет сама память о брате. Не случайно в припадке отчаяния Баярд сжигает немногие реликвии, оставшиеся от Джона, — высохшую лапу первого медведя, убитого братом, принадлежавшую ему Библию, охотничью куртку, фотографию.

Во время одной из безумных автомобильных поездок умирает от разрыва сердца сидевший с ним в машине дед, Старый Баярд, и Баярд, не показываясь дома, уезжает к своим давним друзьям, охотникам Маккалемам. И здесь в бессонную ночь он судит себя беспощадным судом.

"Некоторое время он смотрел в огонь, медленно потирая руками колени, и перед его холодным умственным взором в один короткий миг пронеслись последние месяцы его жизни, со всей их безумной, необузданной тщетой; он схватил их сразу во всей полноте, как будто перед ним мгновенно размотали кинопленку, в конце которой находилось то, о чем его не раз предупреждали и что любой осел мог бы легко предвидеть сам. Какого черта, допустим, что и мог, так его ли в том вина? Разве он насильно заставлял деда с ним ездить? Разве это он вложил в грудь старика плохое сердце? Но дальше все шло холодно и четко: ты боялся вернуться домой. Ты заставил черномазого тайком вывести тебе лошадь. Ты нарочно совершаешь поступки, отлично зная, что они заранее обречены на неудачу или вообще невозможны, а потом у тебя не хватает смелости взглянуть на последствия твоих же собственных деяний. Но потом в глубоких, бессонных, горьких тайниках его души ярко вспыхнуло сначала обвинение, потом попытка оправданья и снова суровый приговор; кто тут кого пытался обвинить или кому пытался отпустить вину — не знал он толком даже сам: Ты все это наделал! Ты во всем виноват: ты убил Джонни".

Баярд не в силах уже вернуться домой, он уезжает, скитается бесцельно по разным городам и наконец бессмысленно погибает, согласившись испытывать новый самолет, построенный каким-то безумным изобретателем.

Однажды студенты спросили Фолкнера: "Почему молодой Баярд после катастрофы, в которой погибает его дед, совершает трусливый поступок — бежит? Почему он не ведет себя как вели Сарторисы?" Фолкнер ответил: "Я думаю, что один из близнецов на самом деле не был храбрым и знал это. Его погибший брат был более храбрым; я имею в виду, что он был способен на порыв неистовости, который ведет к физической храбрости. Я думаю, что тот, который остался в живых, не только испытывал психическую травму от потери брата-близнеца, но он еще должен был говорить себе: лучший из нас погиб, погиб храбрый, и ему больше не хочется жить. Он вернулся домой, но у него нет желания жить, а может быть, он должен был успокаивать свою совесть, говоря себе: более храбрый я или нет, уже не имеет значения, и мне это все равно".