Заза Цквитария - Берия без лжи. Кто должен каяться?

Начнем с того, что самая большая волна так называемого большого террора приходится на 1937–1938 годы. Несмотря на то что Берия к тому времени был первым секретарем ЦК Грузии и физически не мог влиять на процессы вне Грузии, его первым и самым ярым историком Хрущевым именно Берия был «назначен» отцом репрессий союзного масштаба.

Несмотря на то что абсурдность этого утверждения видна невооруженным глазом, это утверждение оказалось настолько удобным, особенно для настоящих участников данного процесса, что все ее приняли безапелляционно, хоть и старались не вдаваться в подробности и преподносили нам Берию как всесоюзного старосту по репрессиям всего лишь громкими лозунгами, не называя имен его жертв. Хотя было несколько имен, на которых мы остановимся ниже.

Каким бы кровопийцей и вурдалаком ни был Берия, осуществить репрессии в масштабе страны он не смог бы просто физически. Но когда это стало так или иначе ясно, его злопыхатели вовсе не сложили оружия и сочинили новую историю о том, что было. Был первым секретарем Грузии? Почему бы не списать на него хотя бы репрессии местного уровня? Благодаря этому методу кое-что все же получилось, и Берия превратился в инициатора репрессий на территории Грузии… в масштабе Союза. Да, да, имя Берия как было нарицательным, означающим «духовного отца» репрессий всего Союза, так и осталось. Парадокс, да и только.

Но все же ненадолго отвлечемся от роли Берии в этом процессе и попробуем рассмотреть само это явление.

Репрессии как таковые не являются каким-либо новшеством. Они встречаются в истории любой страны и почти любой эпохи. Некоторые репрессии более кровавы, другие менее, хотя каждая из них имеет характерный признак — достижение цели путем грубого ограничения прав человека.

В этой связи самым интересным является вопрос: кто же стал инициатором репрессий — конкретное лицо, группа или общество?

История знает множество примеров репрессий и их инициаторов, будь то Сула, Гай Марий и Цина, Нерон, Домициан, Генрих VIII, Иван Грозный, Петр I, Робеспьер, Наполеон и т. д. При наличии такого выбора, думаю, и ответ найти будет легче.

Если взглянуть на вопрос поверхностно, создается впечатление, что их инициатором является конкретное лицо, преследующее цель лишь упрочения собственной власти. Если же приглядимся внимательно, сможем выделить одну закономерность: каждый из этих лиц проводил репрессии, опираясь на определенный слой общества и исходя из его интересов.

Гай Марий и Цина в своей борьбе опирались на популяров, хотя это не помешало им уничтожить вместе с врагами и представителей собственного лагеря. Сула поступал так же уже в интересах аристократии. Нерон и Домициан истребляли христиан, чувствуя ненависть римлян по отношению к ним. Генрих VIII, несмотря на всю комичность ситуации, исходил из интересов определенного религиозного движения. Террор Робеспьера был на руку санкюлотам и т. д.

Даже такая демократическая страна, как США, стала жертвой этой болезни. Достаточно вспомнить движение маккартизма в 50-х годах XX века, когда преследовались лица, хотя бы отдаленно связанные с коммунистической партией и которых заносили в так называемые «черные списки». Правда, это движение не было связано с убийствами, но ущемление прав «ради идеи» было существенным и, что немаловажно, не соответствующим принципам так называемой демократии.

Нужно отметить и то, что часто вместе с интересами определенного слоя инициатор этих репрессий не забывает и собственных, будь то обогащение, получение политических дивидендов или возможность избавиться от нежелательного лица. Хотя не является секретом и то, что так себя ведет не только инициатор репрессии, но и ее рядовой участник.

Суть репрессий можно передать одним примером, который описал Плутарх. Во время суланских проскрипций каждый гражданин получал возможность записать в списки имя человека, который был «опасен» для государства. За убийство такого лица убийца награждался. Когда некий Квинт Аврелий обнаружил в списке собственное имя, прокричал: «Мое Альбанское имение преследует меня» и тут же был убит.

Этот пример характеризует каждую из репрессий, в каком бы веке она ни осуществлялась и под каким бы предлогом ни проводилась. Этот пример указывает на ту заинтересованность, какую имеет рядовой член общества по отношению к данному явлению. Дать начало процессу репрессий не очень-то и трудно, но регулировать его или приостановить более чем нелегко.

Когда в проскрипционные списки заносишь своего соседа, врага, кредитора или другое лицо, не очень-то и вспоминаешь, что сам можешь попасть в этот список. Если даже вспоминаешь, стараешься опередить потенциального врага.

Таким образом, думаю, настоящим инициатором репрессий является не конкретная личность, а сама масса, которая в данном случае выступает и как палач, и как жертва. Когда отнимаешь у другого свободу, имущество или жизнь, не замечаешь, что и сам теряешь свободу. Начав творить беззаконие, человек незаметно для себя вынужден продолжать это беззаконие с одной целью — не превратиться в жертву собственного действия.

Передать психологию репрессий невозможно, настолько сложно это явление и настолько разнообразны чувства, движущие человеком при этом.

Сталинские репрессии не внесли ничего нового в историю репрессий, они были обусловлены теми же причинами, что и другие, в первую очередь политическими.

Однажды уже отметили, что муссируется мысль о том, что Сталин был жестоким тираном и репрессии он развязал исходя из своей природной жестокости, хотя и забывают, что репрессии начинались как политическая борьба, можно сказать, битва за выживание. Эта борьба была обусловлена не психическим отклонением, а сложившейся ситуацией.

Сталин не был более жесток, чем Ленин, Троцкий, Тухачевский, Каменев или Зиновьев. Другое дело, что он оказался умнее их и использовал сложившуюся ситуацию в свою пользу. То же старались делать и его противники, и допусти Сталин в борьбе с ними ошибку, он сам превратился бы в жертву. Ни один человек не обладает монополией на жестокость, это общечеловеческое достояние, трудно сказать, кто более жесток, а кто менее, особенно если примем во внимание веру Сталина в осуществление своей идеи.

Жестокость Сталина можно сравнить с жестокостью Робеспьера, который также был жертвой идеи. Эта жестокость человека, уверенного в своей правоте, который готов ради всеобщего счастья уничтожить человечество. Цель оправдывает средства.

В конце концов, и они — власть имущие — обычные люди, и им свойственно ошибаться. Чем выше поднимается человек над обществом, тем чаще путает собственные интересы с общественными. Из жертв идеи они превращаются в жертв собственной власти и стечения обстоятельств, которыми правит политика, хотя сами уверены, что действуют в интересах народа. Политика не любит идею: какой бы великой та ни была, она становится жертвой политики.