Иван Сытин - Жизни для книги

Конечно, дома за водочкой и закуской мне рассказали все подробности: как Победоносцев принял, что говорил, как разрешил. Но говорила больше Авдотья, как будто это она была у Победоносцева и это ей разрешили.

— А разрешение-то — вот оно, в сумке у меня, видал? Ты бы хоть сто лет хлопотал, не выхлопотал бы, а у нас раз, два, три — и ступай к Иверской молебен служить. Дай-кося бумажку-то, дай сюда, я в сумку спрячу.

Трудно было понять, каким образом Александров, образованный человек, редактор журнала и приват-доцент, мог всю жизнь терпеть возле себя такую бабищу-тумбу.

Мне надо было серьезно подумать о начале дела: собрать деньги, выбрать типографию, позаботиться о бумаге… Решили печатать газету в университетской типографии, где печатались «Московские ведомости»[50].

Чтобы привлечь пайщиков, я поехал к Ф. Н. Плевако, с которым давно был в добрых отношениях, и получил обещание, что Плевако со своей стороны внесет 25 тысяч.

В общем собралось до 50 тысяч рублей наличных денег, и мы приступили к организации редакции.

Редактор — Александров.

Передовик — родственник Александрова (эту кандидатуру закулисно поддерживала Авдотья).

Сотрудники: Лев Тихомиров, Грингмут… архимандрит Никон, Щеглов, Георгиевский.

Одни эти фамилии говорили о качестве газеты. Но я ни одной минуты не смотрел на эту газету, как на свою. Я покупал только право на газету. По русским условиям это был единственный путь, другого не было. И я бросил свое зерно в этот навоз, рассчитывая, что со временем вырастет пшеница. Больше всего была довольна составом редакции, кажется, Авдотья. Сжимая свой увесистый кулак, она все повторяла:

— Ух, ребятушки… Ни у кого в Москве такой редакции не сыщешь. При этакой-то редакции мы такую ли газетину взбодрим…

Так началось издание «Русского слова»… Победоносцев разрешил, а Авдотья благословила.

Мне было грустно и тоскливо. Я чувствовал, что сижу в чужих санях, которые сам же запряг.

Куда побегут эти сани? Куда они меня привезут? А что, если в пропасть! Ведь такая борзая тройка, как Тихомиров, Грингмут и архимандрит Никон, может и за тридевять земель ускакать.

В тоске и в смущении я прибег к своему обычному лекарству — пошел поговорить с А. П. Чеховым.

— Что делать, Антон Павлович? Вот какая кунсткамера у меня подобралась…

Но Чехов был бодр и полон самого светлого оптимизма:

— Не робей, Сытин. Действуй. Это только присказка, а сказка будет впереди… Смотри и ты вперед. Редакция эта не вечна. На смену ей придет другая. Надо только дождаться ее естественной смерти и заменить другой. Действуй же и терпеливо дожидайся своего часа…

— А если не дождемся?

— Дождемся. Время есть, было бы чего ждать-то.

При этом редакционном составе газета издавалась целый год.

Что это была за газета? Это был подголосок «Московских ведомостей». Идеи скончавшегося Каткова перерабатывались в популярную форму, доступную для «простого народа». Часто заимствовались и переделывались даже целые статьи. Тон был барабанный, нестерпимо пошлый.

Особенно неистовствовал в передовом отделе Авдотьин зять. Он писал до невыносимости нагло, и, когда в Петербург приехал президент французской республики Феликс Фор, Авдотьин зять напечатал передовую, в которой спрашивал, как осмелился этот французишка подать руку его императорскому величеству, самодержцу всероссийскому. А в другом отделе Никон, архимандрит Троице-Сергиевской лавры, на всю Москву негодовал, что по субботам начальство разрешает спектакли в театрах и что публика ходит смотреть зрелища, вместо того чтобы стоять у всенощной.

Каков был тираж этой газеты? Около 10 тысяч, из которых более трети рассылалось бесплатно.

Словом сказать, это было кормление известной группы лиц, близких Победоносцеву, и ничего более. Но, взявшись за гуж, не говори, что не дюж. Приходилось молчать, терпеть и, как говорил Антон Павлович, «дожидаться».

И я «дожидался». Через год, однако, все деньги, ассигнованные на газету, были съедены. Я не мог топить эту печку без конца, и Александров поехал к великому князю Сергию Александровичу просить поддержки. К моему удивлению, это имело успех. Князь, оказывается, был очень доволен газетой, следил за ней и советовал как можно шире распространять. Из собственных средств он дал Александрову 35 тысяч рублей. Но печка требовала много дров, и через полгода великокняжеская подачка была истрачена до последней копейки. Тогда, посоветовавшись с Авдотьей, Александров поехал просить денег к царю. Влиятельные петербургские друзья без особых затруднений добились для него аудиенции, и Александров поехал во дворец. Царь принял его ласково, газету похвалил, узнавши, что великий князь дал 35 тысяч рублей, предложил и со своей стороны столько же.

С этими царскими деньгами Александров возвратился в Москву и при первой же встрече неожиданно заявил мне:

— А знаешь, я из царских денег на газету много тратить не буду… Надо же мне и себя обеспечить… Бери свою газету и делай с нею, что хочешь, только заплати долги газетные — 28 тысяч рублей.

Это было так неожиданно и так откровенно, что я готов был не верить собственным ушам.

Поехать в Петербург, быть у царя, взять на газету денег и положить их в собственный карман — такая простота нравов хоть кого могла озадачить. Но, по-видимому, Александров уже в ту пору мечтал о собственном домике и клочке земли, а Тарасовне, вероятно, уже грезились гуси и утки, огород и «полная чаша» в своем хозяйстве. Тем не менее надо было считаться с создавшимся положением и принимать на себя и долги, и издательство. Но как принять?

Сделаться официальным издателем я мог только с разрешения главного управления по делам печати, а главное управление могло это разрешить только с ведома и согласия Победоносцева. Выходило так, что опять надо было ехать в Петербург и опять утруждать его высокопревосходительство новой просьбой. Это было тяжеленько… Но Александров надеялся на свои старые связи с Победоносцевым, и мы тронулись в путь.

Не без волнения переступили мы порог того кабинета, где решалась судьба стольких русских начинаний и надежд. По своему служебному положению Победоносцев не имел никакого — ни прямого, ни косвенного — отношения к нашему делу: он был обер-прокурором синода, а наше дело относилось к компетенции министерства внутренних дел. Но таково было влияние и могущество всесильного временщика, что нам даже в голову не приходило, что мы стучимся не в ту дверь. Приняты мы были иронически, но все-таки благосклонно.

— Что скажете, милая пара?