Джон Стейнбек - Русский дневник

Старик-пасечник открыл ульи и показал нам мед. Он сказал, что работает здесь уже тридцать лет и очень гордится этим. По его словам, он многие годы держал пчел, но знал о них, в общем, не очень много, а сейчас стал читать. Недавно он стал обладателем большого сокровища: у него теперь шесть молодых маток. Он сказал, что их прислали из Калифорнии. Из его слов я понял, что это был некий калифорнийский вариант черной итальянской пчелы. Он сказал, что очень доволен новыми пчелами, и добавил, что они более устойчивы к морозам, раньше начинают рабочий сезон и позже его заканчивают.

СССР. Украина. 1947. Колхоз им. Шевченко

Потом он пригласил нас к себе в палатку, опустил полог, нарезал большие куски вкусного ржаного украинского хлеба, намазал медом и угостил нас. Снаружи доносилось низкое пчелиное жужжанье. Позже старик снова открыл ульи и храбро выгреб оттуда целые пригоршни пчел, как это делает большинство пчеловодов. Но нас предупредил, чтобы мы не снимали сетки, потому что пчелы не любят чужаков.

СССР. Украина. 1947. Колхоз им. Шевченко

Оттуда мы перешли на поле, где шел обмолот пшеницы. Оборудование было на удивление убогим: старый одноцилиндровый бензиновый двигатель, от которого работала древняя молотилка, и воздуходувка, которую надо было крутить вручную. Здесь также не хватало людей. Женщин было намного больше, чем мужчин, а среди мужчин было очень много инвалидов. У механика, который управлял бензиновым двигателем, на одной руке совсем не было пальцев.

Земля здесь была не очень хорошей, и урожай пшеницы получили невысокий. Из молотилки зерно высыпали на широкое брезентовое полотно. По краям полотна сидели дети. Они подбирали зерна, которые, случалось, падали в грязь, – ведь каждое зернышко было на счету. Все утро собирались тучи, и наконец пошел дождь. Люди бросились укрывать пшеницу брезентом.

Среди мужчин зашел спор. Полторацкий вполголоса стал для нас переводить, о чем они говорят, а спорили они, похоже, о том, кто из них пригласит нас на обед. У кого-то в доме был большой стол, жена другого сегодня с утра пекла хлеб. Один из споривших говорил, что он только что построил новый дом и потому именно в нем нужно принимать гостей. Все согласились, но тут оказалось, что у этого человека было мало посуды. Остальные начали собирать стаканы, тарелки и деревянные ложки. Когда было решено, что гостей будут принимать именно в этом доме, женщины из этой семьи подхватили юбки и поспешили в деревню.

…Эти люди действительно устроили для нас шоу, как устроил бы шоу для гостей любой фермер из Канзаса. Они поступили так же, как поступают американцы.

Вернувшись из России, мы чаще всего слышали такие слова: «Они вам устроили показуху. Они все сделали специально для вас, а то, что на самом деле, они от вас скрыли». Согласен: эти люди действительно устроили для нас шоу, как устроил бы шоу для гостей любой фермер из Канзаса. Они поступили так же, как поступают американцы.

Они действительно ради нас расстарались. Придя с поля в пыли, они помылись и надели лучшую одежду, а женщины достали из сундуков чистые свежие платки. Они помыли ноги и переобулись, они надели свежевыстиранные юбки и блузки. Девочки собрали цветы, поставили их в бутылки и принесли в светлую гостиную. А из других домов приходили целые группы детей со стаканами, тарелками и ложками. Одна женщина принесла банку огурцов какого-то особого засола. Со всей деревни присылали нам бутылки водки, а какой-то человек принес бутылку грузинского шампанского, которую он припас бог знает для какого грандиозного события.

Женщины на кухне тоже устроили представление. В новой белой печи ревел огонь, были готовы ровные караваи хорошего ржаного хлеба, жарилась яичница, кипел борщ. Снаружи лил дождь, поэтому у нас было спокойно на душе: мы не помешали этим людям убирать урожай – во всяком случае, с зерном они работать точно не могли.

В одном углу гостиной, которая также являлась общей комнатой, висела икона – Богоматерь с младенцем – в красивом позолоченном окладе, под пологом из домотканых кружев. Скорее всего, когда пришли немцы, эту икону спрятали, потому что она была очень старой. На стене комнаты висели увеличенные раскрашенные фотографии родителей. Эта семья потеряла во время войны двух сыновей – их фотографии висели на другой стене. Ребята в форме были очень молодыми, смотрели строго и выглядели очень по-деревенски.

Скоро комната заполнилась мужчинами – все они были опрятно одетые, чистые, помытые, выбритые и обутые. В поле они обувь не носят.

Под дождем в дом прибежали девочки с полными фартуками яблок и груш.

Наш хозяин был человеком лет пятидесяти – скуластый, светловолосый, с широко посаженными голубыми глазами на обветренном лице. На нем была гимнастерка с широким кожаным ремнем, какие носили партизаны. Его лицо было перекошено – наверное, от сильного ранения.

СССР. Украина. 1947. Колхоз им. Шевченко

Наконец обед был готов. Украинский борщ – им одним можно наесться. Яичница с ветчиной. Свежие помидоры и огурцы, нарезанный лук. Горячий ржаной хлеб. Мед, фрукты, колбасы. Все это выставили на стол сразу. Хозяин налил в стаканы водку, которая настаивалась на горошках черного перца и переняла его аромат. Потом он позвал к столу жену и двух невесток – вдов его погибших сыновей – и дал каждой по стакану водки.

СССР. Украина. Август 1947. Семья колхозников во время обеда

Мать семейства произнесла первый тост. Она сказала:

– Пусть Бог ниспошлет вам добро.

И мы все выпили за это. Еды было много, и все было очень вкусно.

Наш хозяин предложил тост, с которым мы познакомились здесь очень хорошо: это был тост за мир во всем мире. Странно, но здесь редко пьют за что-то личное. Чаще звучат тосты за нечто грандиозное, чем за будущее какого-то отдельного человека. Мы предложили выпить за здоровье этой семьи и за процветание хозяйства, а крупный мужчина в конце стола встал и выпил за память Франклина Рузвельта.

Мы начали понимать, почему в мире так относились к Рузвельту и почему его смерть стала такой трагедией. Тут я вспомнил когда-то слышанную историю о том, как за неделю новость о смерти Линкольна дошла даже до центра Африки – иногда ее передавали барабаны, иногда несли скороходы. Эта новость распространялась как известие о мировой трагедии. И нам кажется, что сейчас не имеет значения, что думают или говорят о Рузвельте его ненавистники; на самом деле не имеет значения даже то, каким был Рузвельт во плоти. Что действительно значимо – так это то, что его имя на всей земле стало символом мудрости, доброты и понимания. В сознании простых людей во всем мире он перестал быть человеком и стал идеей, и те люди, которые сейчас нападают на него и на память о нем, не вредят его имени, а просто выставляют себя посредственными, жадными, эгоистичными и глупыми. Имя Рузвельта находится далеко за пределами досягаемости мелких умов и грязных рук.