Екатерина Глаголева - Вашингтон

Мэри Болл руководила своими рабами железной рукой, не допуская никаких сантиментов. По закону можно было сурово наказывать или даже убивать своих рабов за какие-то провинности. В 1767 году в графстве Фэрфакс казнили четверых рабов, якобы пытавшихся отравить надсмотрщиков; их отрубленные головы укрепили на печных трубах здания местного суда в назидание остальным. Джордж унаследовал от матери автократический стиль руководства (который перенес и на командование солдатами), однако считал, что поркой делу не поможешь, и твердил своим надсмотрщикам, чтобы они действовали больше убеждением, чем кнутом. Его самого рабы почитали и боялись, повинуясь одному лишь его взгляду. Теоретически надзиратель не мог выпороть раба без письменного разрешения хозяина, но когда тот надолго отлучался из Маунт-Вернона, надсмотрщики применяли свои, испытанные методы «убеждения». Между тем и сами надзиратели были далеко не без греха: Вашингтон добивался от них, чтобы они неотступно находились при неграх во время полевых работ (то есть по 16 часов шесть дней в неделю в летнее время), бранил за пьянство, лень и безалаберность. А ведь им полагалось жалованье! В конце концов на трех фермах он заменил белых надсмотрщиков чернокожими, из числа рабов, и дело как будто пошло на лад.

На плантациях работали в основном женщины; при господском доме, помимо прислуги, жили мастера-ремесленники, в основном мужчины. Это означало, что только треть рабов могла жить вместе с женами и детьми. (Браки между рабами не были узаконены, но Вашингтон считал эти узы священными и никогда не продавал семейных рабов по отдельности.) И всё же две трети взрослых рабов имели семьи, и по вечерам в субботу или в воскресенье с утра мужчины отправлялись пешком в дальний путь, чтобы увидеться с близкими. Для женитьбы на рабыне с другой плантации требовалось позволение хозяина, и Вашингтон никогда в нем не отказывал.

Условия жизни на дальних фермах были ужасными: рабы ютились в шалашах из палок, облепленных глиной. Взрослые спали на тюфяке, дети — на голом полу; в шалаше имелись также очаг, кое-какая кухонная утварь и посуда. При усадьбе рабы жили в бараке на четыре семьи, с койками вдоль стен.

Каждый раб получал набор одежды, которую предстояло носить весь год: шерстяную куртку, штаны, две рубашки (зачастую из грубой коричневой ткани «оснабург»), пару чулок и башмаки. Женщинам выдавали нижнюю юбку и сорочку. У некоторых имелся воскресный костюм — темный кафтан с белым жилетом и белыми же штанами. Суточный паек раба состоял из кварты (около литра) кукурузной муки и селедки из расчета 20 рыбин в месяц. С барского стола им перепадали остатки мяса, свиные потроха и пахта, оставшаяся от сбивания масла. Однако никто не запрещал им разнообразить свой рацион по собственной инициативе. По воскресеньям хозяин позволял им пользоваться своими сетями для ловли рыбы в Потомаке; старый негр по имени Дядя Джек держал лодку и обеспечивал уловом остальных (в реке водилось не менее шестнадцати видов рыбы). Некоторым «благонадежным» рабам Вашингтон доверял ружья, чтобы они охотились в окрестных лесах. Охотники приносили дичь пятидесяти восьми видов, которую съедали сами или продавали (!) для хозяйского стола. Кроме того, не возбранялось держать кур и разводить огороды. По утрам в воскресенье рабы, получившие письменное разрешение хозяина, могли пойти в Александрию, чтобы продать на рынке яйца, цыплят или свежие овощи. (Не случайно, когда один плантатор решил продать несколько рабов в счет покрытия долга, Вашингтон посоветовал ему сделать это осенью, когда негры «толсты и полны сил», потому что за зиму они отощают и ослабнут, «если их как следует не кормить».)

Оказывая рабам такое доверие, Вашингтоны ожидали от них в ответ усердия, верности и благодарности. Однако рабы бежали, и что самое горькое — те, к кому относились лучше других! Согласно закону 1748 года рабовладелец, обнаружив пропажу раба, должен был обратиться в органы правосудия. Составлялось объявление, которое вывешивалось на дверях всех церквей в графстве. Если раб не возвращался сам, любой человек был вправе убить его без суда и следствия. Но какой смысл убивать, если раб нужен для работы? Уже через год после свадьбы Вашингтон заплатил вознаграждение в десять шиллингов рабу с другой плантации, который изловил сбежавшего из Маунт-Вернона раба по имени Босон.

В 1761 году Вашингтон неоднократно заносил в личный дневник полные обеспокоенности записи о новом рабе по имени Купидон, недавно прибывшем из Африки, почти не владевшем английским языком да еще и заболевшем плевритом. Больного выходили, а он… сбежал с тремя другими рабами. 11 августа Вашингтон поместил объявление в «Мэриленд газетт» с подробным описанием беглецов: Перос — лет 35–40, с круглым полным лицом желтоватого оттенка и густой черной бородой, в темном полотняном кафтане, белом жилете, белых штанах и таких же чулках, говорит на хорошем английском языке без африканского акцента и считается «благоразумным и рассудительным негром». У Купидона кожа на лице огрубевшая и прыщавая. У Джека на щеках ритуальные шрамы, нанесенные в Африке; у Нептуна обточенные острые зубы, торчащие в разные стороны. За поимку всех четырех была обещана награда в 40 шиллингов. Благоразумный и рассудительный Перос вернулся сам и не был наказан (через девять лет он сбежал снова).

Разве можно было при таких обстоятельствах уехать далеко и надолго! А ведь Вашингтон, мучимый малярией и разочаровавшийся в докторах, не способных дать дельного совета, всерьез намеревался отправиться в Англию, «чтобы вернуть себе бесценный дар — здоровье». Но с Англией опять не сложилось: ему было не на кого оставить поместье, тем более что Марта тоже неделями страдала от «желчной лихорадки» (почечных колик и расстройства желудка), хотя по-прежнему занималась домашними делами. Да и так ли велика надежда на Англию? Вот, например, его брат Остин, который несколько лет мучился от подагры, съездил в Англию, и что? Никакого эффекта. Он уже два года обещает погостить в Маунт-Верноне, «если позволят подагрические суставы», но так и не едет…

В августе Джордж отправился на воды в Беркли-Спрингс, где когда-то был со смертельно больным братом. Сам он теперь выглядел не лучше: бледный, с заострившимися чертами лица и черными тенями под глазами. На этом курорте он застал две с половиной сотни мужчин и женщин, жаловавшихся на разные болезни. Долгий путь и духота изнурили его, спал он плохо, но всё же надеялся на целебное действие вод. Однако, вернувшись в Маунт-Вернон в конце сентября, он снова заболел. Больше всего его удручало то, что из-за приступов малярии он практически не мог заниматься хозяйством с самого апреля, то есть в самую горячую пору! В ноябре Вашингтон заставил себя отправиться в Уильямсберг, за 200 километров от дома, но сессию палаты горожан он практически пропустил, потому что в столице силы окончательно покинули его.