Русский Моцартеум - Геннадий Александрович Смолин
– Думаю, что да. Она даже повеселела… По-моему, она ничего не подозревает о наших контактах. Утром я возвращаюсь в Мюнхен. И зачем я только приехала? Господи, какая же я идиотка! Ведь у меня никаких доказательств не было! Совсем свихнулась. Не знаю, что на меня нашло!..
Некоторое время я просто смотрел на нее и молчал. Что ж, кое-чего я уже точно добился: одно имя из списка подозреваемых можно было смело вычеркнуть, Эрика со мной не играла в прятки. Она и впрямь поверила, что стала сообщницей мафиози из Франкфурта-на-Майне Гансвурста Фрайера. Она даже не могла подумать, что имеет дело с большим обманщиком. Словом, сделанные в ее комнате записи если и прослушивались, то не ею. Я поневоле пожалел несчастную девчушку, стоявшую передо мной в изящных белых брючках и голубом свитере с капюшоном, одинокую и раздавленную. Красоту она восстановит за одну ночь, отоспавшись и переодевшись в свежую одежду, а вот мироощущение ее явно перевернулось. Пройдет время, пока она оправится от удара, который испытала, впервые осознав, что на самом деле вовсе не является такой мстительной и безжалостной, какой себя мнила. Мне в голову закралась мысль, не поставить ли на этом точку; но нет, я не имел права поддаваться сентиментальным порывам. Нельзя было выпускать ее на волю, пока она могла еще пригодиться, чтобы в этой игре без правил надавить на Линду Шварцер.
Я забрал у Эрики сумочку, вынул деньги из кармана халата и запихнул их в нее. Потом вернул сумочку Эрике.
Она замотала головой:
– Но я хочу, чтобы вы их оставили себе.
– Оставлю, – кивнул я. – Когда заработаю.
Эрика воззрилась на меня широко раскрытыми глазами.
– Но как? – пролепетала она. – Я вовсе не собираюсь продолжать слежку. Приду немного в себя, встречусь с Эвой Бастиан, наконец… Все должно нормализоваться…
– Какое мне дело, черт возьми, до того, что ты собираешься предпринимать и как будешь вести себя в своем Мюнхене! – взорвался я. – Колесо уже раскручено, и остановить его невозможно. Пожалуйста, уезжай в Мюнхен; можешь вообще катиться на все четыре стороны. О подробностях ты узнаешь. Прочтешь в газетах. Только денежки держи наготове. О'кей?
– Нет! – выдохнула она. – Ни за что! Вы… Вы просто бессердечный шантажист!
– У тебя была возможность пойти на попятную вчера, – немилосердно продолжал я. – В отличие от тебя, я не меняю своих планов по сто раз в минуту. Я начал действовать, а Гансвурст, ввязавшись в драку, не пасует – тем более из-за того, что какая-то пигалица нюни распустила. Поняла? Не с тем связалась, крошка. – Я взял ее за руку и подтолкнул к выходу.
Я потянулся к ручке, но в этот миг дверь распахнулась. Я отпрянул, увлекая за собой Эрику.
В проеме возник официант. Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на девчушку, испуганно жавшуюся ко мне, как котенок.
– Вы заказали ланч: кофе и бутерброды, – спокойно произнес он.
Я взял ситуацию в свои руки:
– Вот видишь, а ты собралась уходить.
Чуть поколебавшись, она всхлипнула и сказала:
– Пожалуй, от кофе я не отказалась бы.
– Кофе не остыл? – спросил я у официанта.
– Нет, герр Фрайер, – ответил он и вкатил тележку с ланчем в номер. Что ж, этот тип умел держаться с достоинством.
– Смотри, как бы мне не пришлось жаловаться на плохое обслуживание.
– Вчера вы меня уже предупреждали. К сожалению, я вел себя не должным образом.
– Пойдем, Эрика, уничтожим ланч, и я тебя отвезу, куда твоя душа пожелает. Моя машина внизу.
– Хорошо, отвезите меня в отель.
Я проводил хмурым взглядом официанта, и мы принялись с Эрикой за еду. Я намеренно не торопился, хотя жучок нетерпения свербил меня постоянно. В «конторе» дали срочное предупреждение! Нужно было бросать все и, как говорится, рвать когти.
Я закинул через плечо спортивную сумку, запер номер и, проводив Эрику к машине, вернулся к портье расплатиться за номер. Потом с легким сердцем снова вышел на улицу. Солнце светило во всю свою осеннюю мощь. Мы поехали с Эрикой в ее отель. Она вручила мне визитку, а я пообещал, что в случае невыполнения контракта вышлю всю сумму целиком в Мюнхен.
Я окончательно убедился, что Эрика Шнайдер – это Эрика Шнайдер, а не подсадная утка. В качестве серьезного противника могла быть только фрау Линда Шварцер – от нее так и сквозило арктическим холодком под названием «опасность». Интуитивно я понимал, что рано или поздно мы с этой бестией сойдемся на тропе войны.
Ну а пока отсчет безопасного времени шел на минуты. Нужно было немедленно выбираться из мышеловки, в которой я оказался волею обстоятельств.
Я сдал машину в пункт проката и долго блуждал по Бонну, пересаживаясь с автобуса на такси, побродив по музею Людвига ван Бетховена, который находился между желтым зданием почтамта и кирхой, и не заметив слежки, я перешел дорогу и не торопясь добрался до железнодорожного вокзала. Превратившись во Владека Функе из Берлина, я купил билет и выехал на евроэкспрессе в столицу объединенной Германии.
XIV. Западный Берлин. Записки азюлянта из Хайма
Он отдан под твою опеку!
И, если можешь, низведи
В такую бездну человека,
Чтоб он тащился позади.
Ты проиграл наверняка.
Чутьем, по собственной охоте
Он вырвется из тупика.
И. Гёте. «Фауст», часть I, слова Господа Бога
В Западном Берлине я, или Владек Функе, исчез в недрах хайма – общежития для азюлянтов…
Все общежития похожи друг на друга. Мне, по роду деятельности, приходилось бывать в разных заведениях такого типа – это были общежития семейные, мужские, женские, студенческие, а также общежития научных работников. Это было в СССР.
Общежития в Союзе были разные, но их все объединяла какая-то общая идея. Люди были заняты каким-то одним делом – это могла быть работа или учеба. А вот общежития для азюлянтов в Германии стояли особняком. Стандартный хайм напоминал Ноев ковчег. Здесь жили-были турки, болгары, поляки, сербы, албанцы, румыны и даже эфиопы, которые вообще ни с кем не контактировали. Мужчины постоянно торчали на кухне, молча варили что-то неведомо-пряное и пахучее. Их женщины в несвежих халатах, замотанные в огромные платки, гортанно и сердито покрикивали на своих шумных и грязных детей.
Раскованнее всех были наши – еврейские беженцы, русские и этнические немцы из стран СНГ. Вечерами они сбрасывались по две-три марки и отряжали гонца в лавочку при
