Александр Житинский - Виктор Цой

– Я и не собиралась сразу уезжать, мы в гости поехали.

– Ты должна была просто съездить за мелким!

Странный какой Майк: сам же с Цоем отправил, теперь ругается…

Александр Петрович (Донских. – Примеч. авт.) из своих Березников прислал длинное письмо (ответ на мое, написанное ямбом). Там среди прочего – утешения Майку по поводу моего увлечения:

„Она, наверно, видит в Цое

ТЕБЯ в добрачном совершенстве…“

Батюшки, до чего дошло! Переживает Майкуша.

Цой принес из дома пачку фотографий. Вот его отец – похож на японца, только высокий. Мама – такая белая, даже СЛИШКОМ русская. Младенчик – это маленький Витька! Витя – школьник. Витя в своем училище режет из дерева разные вещицы (Цой всем дарит деревянные пепельницы, мне – коричневые легкие кольца).

– А почему здесь твое лицо закрашено желтым фломастером? Кто это сделал?

– Я! – Витька усмехается невесело.

Ясно: обзывали „желтым“, „узкоглазым“… Сволочи! Глажу по плечу. Так хочется пожалеть, защитить. Вдруг понимаю, что за время нашего знакомства кое-что изменилось: из покровительницы я превратилась чуть ли не в маленькую девочку…

Цой снова весело рассказывает о своих приятелях, о группе „Палата № 6“, о Максе.

– Я вас обязательно познакомлю. Вот послушай его песню!

Слушаю. Нравится.

– Знаешь, у Макса есть голубые джинсы, яркие такие; ему малы. Я их куплю и тебе подарю. Очень пойдет!

Гитара уже отложена, моя щека вместо грифа ложится на его ладонь. Сидим так, замерев.

– Женька смотрит. Мне кажется, что он всегда внимательно нас слушает и все понимает.

– Мне давно так кажется. Даже неловко бывает. Ничего, он тебя любит.

– И я его.

„Я написал песню, – шепнул однажды Цой. – Потом услышишь“. Услышала вечером. От слов „мне кажется, что это мой дом“, „мне кажется, что это мой сын“ (песня „Дерево“. – Примеч. авт.) стало жарко и очень грустно. Так же грустно слушать, как Цой поет: „Устал я греться у чужого огня“. Хотя поет он с лукавой улыбкой, всегда дурачась…

Однажды я мыла пол под музыку недавно подаренного Лешей и Витей нового альбома Боуи. Вспомнила, что Цой сегодня не придет, занят… А зачем тогда этот день?.. Застыла с тряпкой в руках: дожили! Что за мысли, голубушка?! Он и не может приходить каждый день! И не должен!.. А как же я?..

– Наталья, тебе придется выбирать! – сказал Майк вроде бы ни с того ни с сего. – Так жить очень тяжело. И, знаешь, не хочется выглядеть дураком.

– Ты что! Каким дураком?! У нас просто детский, школьный роман. Мне с Цоем интересно, легко. Я, правда, без него скучаю. Ну, целуемся иногда. Думаешь, я тебе изменяю?

– А ты думаешь, измена бывает только физическая? По мне, так хождение за ручку еще хуже. И он, кстати, тоже страдает… Пуся, я все понимаю и ни в чем тебя не упрекаю. Только решай скорей! Могу к родителям переехать, чтобы здесь не отсвечивать…

Еле-еле дождалась Витю. Он слушал, молчал, сосредоточенно курил, глядя в угол. Потом мы долго разговаривали. Итог: обидеть, унизить Майка, сделать ему больно мы не можем. К тому же Майк – Женькин отец, мудрый (как выяснилось) муж, для Цоя – учитель. Такими людьми не разбрасываются. А наша… наши… наше… непонятно что рано или поздно пройдет. Должно пройти!

– Вить, тогда перестань у нас бывать – может быть, легче будет…

– Не могу я не приходить! Пойми, мне очень важно знать мнение Майка о моих песнях. Я ему верю…

– Но как же тогда? А давай делать вид, что мы чужие, не обращать внимания друг на друга!..

Попробуем.

Напоследок обнялись, расцеловались – расстались.

Через несколько дней явился незнакомец по имени Цой. Чинно поздоровался. Я вежливо (глядя поверх его головы) предложила чаю и занялась своими делами. Вернее, пыталась заниматься: кожей чувствовала, какой он напряженный сидит. А мне что – лучше? Щека (что ближе к нему) горит, сердце колотится.

Майк вышел, мы остались в комнате одни и старательно не замечали друг друга. Почувствовав, что сижу красная и пальцы не слушаются, сбежала на кухню. Попрощалась равнодушно, правда „пока“ получилось сипловато…

Ну и сколько, интересно, эта ерунда будет продолжаться? Раньше нормально общались, а теперь ведем себя как влюбленные балбесы. Друг от друга шарахаемся, а по комнате молнии летают, дышать трудно.

Выскакиваю в коридор и в ту же секунду оказываюсь в объятиях. Какие же мы дураки: измученные, задохнувшиеся, счастливые…

– Я тоже не могу. Это не выход!

Потом долго рассказываем друг другу о том, как было страшно (и как одинаково страшно), и жалуемся, жалуемся… На кого?..

Итак, все осталось по-прежнему: приходил Рыба, приходил Цой. Не брат, не муж, не любовник – просто мой Цой. Майк смирился, но иногда язвил.

Я знала все Витины песни. Они с Лешей разрешали „подмурлыкивать“, а иногда просили „подлялякивать“ (в „Весне“, например). Мы ели „плов по-ливерпульски“ (рис, корюшка в томате, хмели-сунели), пили принесенный Витей цикорий, чай или кислое вино по рубль-десять.

Цой в последнее время распрямился, стал уверенней в себе; был он то задумчив, то отвязно весел, а если он был весел, то и все кругом смеялись. Вдвоем мы все разговаривали и разговаривали: о детях, о „новой волне“, о дзен-буддизме, о последнем альбоме „Аквариума“ и о том, чем отличаются друг от друга Москва и Питер.

– Женился бы ты уже скорее!

– Ладно. Только невесту найди.

Начинаем перебирать варианты. Витька, дурачась, обсуждает и отвергает каждую кандидатку.

– Марианна, – называю очередное имя. Цой вдруг становится серьезным.

– Она вульгарна.

– Ваш безжалостный лаконизм, Виктор Робертович!.. Тем более это неправда. Ее надо узнать получше, вот и все. Марьяша добрая, умная; ее грубость – защита. Я знаю, я у нее дома недавно была. Она рисует здорово. Слушай, а почему она вдруг меня в гости позвала?.. Представляешь, они с мамой на балконе курят, а бабушка-коммунистка их гоняет. А мама у нее…

– Про паровоз поет.

– Ну тебя!..

– Наташ! – Цой разворачивает меня за плечи лицом к себе. – У меня может быть только Наташа. Маленькая Наташа… Даже если это будешь не ты…

Три звонка – к нам! На пороге возникают Цой и… Марианна. Чуть не хватаюсь за сердце. „Ты этого хотела, вот и получи“– „Я не этого хотела“, – отбрыкиваюсь я от себя, улыбаясь и запуская гостей в дом. Что ж, они замечательно смотрятся вместе: оба высокие, длинноногие. У Марьяши на голове копна светлых химических кудрей. Цой в новых штанах и с другой прической. Красивая пара. Поболтали немного, и Майк захлопотал: