Самсон - Самсон. О жизни, о себе, о воле.
– Это Керя, наш шнырь. Еще на тюрьме проиграл в карты, теперь вот помогает нам по хозяйству – принеси, подай, иди, не мешай… Ну ладно, пошли в отряд, – он хлопнул меня по плечу, как своего старого кореша.
Отрядом оказался одноэтажный барак, рассчитанный на сто человек. Первое, что бросилось мне в глаза, – чистота. Не такая показательная, конечно, как на малолетке, но везде был порядок. Шконки заправлены, полы вымыты, стены покрашены. Жиган поймал мой удивленный взгляд и не без бахвальства сказал:
– На свои бабки ремонт сделали. Все-таки нам здесь жить.
Позже, когда я побывал в других бараках, то понял, почему в его словах звучала гордость. Во всех остальных помещениях, включая столовую, царила полная разруха. Стены не видели свежей краски, наверное, со времен Сталина, когда была построена эта зона. Деньги на ремонт, скорее всего, выделялись, но оседали в карманах администрации, которая считала, что чем в худших условиях будут находиться осужденные, тем поучительнее для них станет первый срок.
В конце барака, куда мы пришли, находился угол, отгороженный занавесками, сделанными из казенных серых простыней. Издали он напоминал шатер, так как верх тоже был закрыт.
– Вот, Семен, встретили Самсона, все как положено, – сказал Жиган, откинув простынь, служившую входом.
На шконке сидел мужчина лет сорока. В отличие от остальных на нем были спортивные штаны, белая майка, а на ногах красовались кожаные тапочки без задников. Но не только внешность отличала его от других сидельцев. Я сразу почувствовал, что этот человек старше нас не только по возрасту, но и по опыту. В его движениях чувствовалась уверенность, а во взгляде угадывалась какая-то глубина и даже мудрость. Со временем, общаясь с ним, я узнал, что Семен попал на зону за убийство и получил вышку. Просидев в одиночной камере два года в ожидании исполнения приговора, он попал под амнистию, и вышку заменили на пятнадцать лет с отбыванием первого пятерика на крытом режиме. И только после этого он попал на зону, где мы и встретились. Вот так с первого захода Семен успел пройти больше половины воровского пути: побывать в одиночке, посидеть в крытке… Естественно, придя сюда, он сразу стал смотрящим.
– Присаживайся, – кивнул Семен на шконку напротив. – Как добрался?
– Нормально, – ответил я, присаживаясь напротив смотрящего.
– Наслышаны мы о тебе, Самсон. Успел ты себя зарекомендовать с положительной стороны. За активистов срок не добавили?
– Оставили прежний.
– Повезло… Ну что ж, введу тебя в курс дела, а там ты сам решай, как будешь дальше жить, – резко сменив тему, начал смотрящий. – Зона, куда ты попал, хоть и считается черной, но все же здесь не все так, как хотелось бы. Менты всеми правдами и неправдами стараются взять верх, поэтому при каждом удобном случае бросают братву в карцер. Кроме того, общий режим есть общий режим, и многие мужики еще не до конца понимают, к какому берегу им прибиться. Менты обещают условно-досрочное освобождение, и многие на это подписываются, забывая об элементарных понятиях, отказываясь пополнять зоновский общак. Так что сразу предупреждаю, Самсон, придется непросто.
– А я и не надеялся, что попаду на курорт, – был мой ответ.
– Ответ твой я понял, поэтому пока отдохни с дороги. Пацаны тебя сейчас в баню сопроводят, потом поедим, а потом уже и поговорим более основательно. Идет? – Семен протянул мне руку.
– Нормально, – ответил я на рукопожатие.
С этого дня началась моя жизнь на взросляке. Действительно, поначалу было непросто. Менты при каждом удобном случае старались определить меня на кичу, так что, считай, весь первый год я оттуда практически не вылезал. Это сейчас, когда наше правительство стало равняться на Запад, более-менее соблюдать права человека, на зонах постепенно улучшаются условия содержания. А вот раньше там был только один закон – закон хозяина и оперативной части, которые всячески боролись с блатными. К примеру, в карцерах создавались такие условия, что обычному сидельцу достаточно было одного раза, чтобы понять: лучше туда больше не попадать. В маленьком помещении полтора на полтора метра, стены которого были покрыты грубой штукатуркой, не было практически никаких условий для сна. То есть это была настоящая бетонная коробка. Перед тем как посадить в нее очередного нарушителя, на пол выливали ведро воды. Это делалось для того, чтобы полностью исключить любую возможность отдыха днем. Ты мог только либо стоять, либо делать два шага от стены до стены. На ночь, естественно, отстегивались нары, и ты мог немного поспать, но весь день был вынужден проводить на ногах. И так продолжалось пятнадцать суток. Также нарушителям устраивали «день летный, день пролетный», то есть кормили через сутки – отсюда и пошло название. И если многим хватало одного раза побывать на киче, чтобы уяснить для себя, что лучше – жить по правилам, установленным администрацией, или вот так вот мучиться, то братва, а в том числе и я, так или иначе всегда шла вразрез с любыми зоновскими порядками. Поэтому мы и были постоянными клиентами этого, с позволения сказать, заведения.
Но, как говорится, все рано или поздно заканчивается. Закончился и мой срок. Мне предстояло выйти на свободу, где я не был целых четыре года. Я прекрасно понимал, что многое в том мире за прошедшее время изменилось, но и сам уже не был тем мальчишкой, которого все знали как Сергея Кузнецова. Теперь это был молодой человек с жизненным опытом, которого с лихвой могло хватить на пару обычных жизней. Я уже не походил на того бесшабашного доверчивого пацана, готового в любую минуту прийти человеку на помощь. В моем взгляде появилась та жесткость, которая неизбежно вырабатывается у тех, кто прошел тюрьму и зону. Этот взгляд сохраняется у человека на всю оставшуюся жизнь. Я бы назвал его своеобразным отпечатком зоновской жизни. Те, кто наталкивается на такой взгляд, либо теряются, не зная, как им себя вести, либо стараются быстрее избавиться от общества бывшего сидельца. Из-за этого у вчерашнего заключенного, только что вышедшего на свободу, исподволь формируется психология изгоя. Не случайно его окружение, как правило, складывается из таких же «бывших», как он сам. По большей части отсюда и рецидив преступлений со стороны освободившихся из зоны. Им начинает казаться, что только там они могут чувствовать себя свободно. Там, где их уважают, где с ними считаются…
Не обошло стороной это состояние и меня.
