Розмари Салливан - Дочь Сталина
Этой весной Светлана закончила школу. Отец вызвал ее на кунцевскую дачу и спросил, что она собирается изучать в университете. Когда она ответила: «Литературу», он усмехнулся: «Так и тянет тебя в эту богему!» — и настоял, чтобы она поступала на исторический факультет МГУ. Шестьдесят два года спустя, в письме Светланы к ее другу Роберту Рейли видно, что за эти годы горечь в отношениях с отцом нисколько не притупилась:
Мой собственный отец, очень властный человек, диктатор всего и всех, не позволил мне начать в семнадцать лет мою собственную жизнь и выбрать профессию. Он хотел, чтобы я стала образованным марксистом, чтобы пойти по его стопам, быть вместе с ним, стать «достойным членом» КПСС. Это была его диктаторская любовь ко мне. Тогда, во время войны, в 1943-м, все подчинялись его желаниям, и я начала изучать современную историю, хотя ненавидела ее всем сердцем.
Светлана втайне надеялась стать писателем. Ольга Ривкина понимала разочарование своей подруги и решила поменять свои собственные планы. Мать Ольги, которая теперь возглавляла американский отдел в «Правде», предложила девушкам заняться современной историей Соединенных Штатов. Хотя они пропустили срок подачи документов, когда декан факультета услышал, что у него хочет учиться дочь Сталина, он приказал принять документы.
В соответствии со своей учебной программой Светлана должна была изучать географию, историю и экономику США. В тот момент это было идеологически допустимо, поскольку США были союзниками СССР во Второй мировой войне. Она писала работы по Новому курсу президента Рузвельта, по дипломатическим отношениям СССР и США в тридцатые годы, по американским профсоюзам, по иностранной политике США в Южной Америке и Европе. В итоге, она узнала о США больше, чем европейские и даже некоторые американские студенты.
Поначалу отношения с другими студентами у Светланы складывались непросто. Ольга Ривкина вспоминала, что на лекциях многие косо поглядывали на ее подругу в сопровождении охранника, но постепенно «они привыкли к ней и стали относиться с симпатией». Светлана всегда говорила, что ее новые университетские друзья отделяли ее от образа отца. У многих студентов родители или родственники пострадали от сталинских репрессий тридцатых годов, но она настаивала, что «то же самое было и в моей семье, и этот факт никак не менял их отношения ко мне». По крайней мере, ей очень хотелось так думать. Люди могли и не решаться высказываться против Сталина, но Светлана как его дочь не могла не ощущать на себе косых взглядов. Многие вполне могли рассматривать общение с ней как быстрый способ добиться каких-то привилегий.
Большинство детей кремлевской элиты, «кремлевский набор», как Светлана их называла, стремились к жизни за стенами крепости. Между ними даже ходила шутка. Уходя куда-нибудь из Кремля, они говорили: «Такой-то отправился на объект такой-то», подражая переговорам соглядатаев из службы наружного наблюдения. Светлана искала способы избавиться от постоянной слежки. Вместе со своими двоюродными братьями Аллилуевыми она уезжала на машине за город, садилась за руль, хотя отец не разрешал ей водить машину. В декабре она уговорила Сталина уволить ее охранника, потому что ей было стыдно перед студентами повсюду ходить с «хвостом». Ей было семнадцать с половиной лет, и она хотела гулять по улицам одна. Она надолго запомнила слова отца, сказанные в ответ на эту просьбу: «Ну и черт с тобой, делай, что хочешь. Хоть убейся, если тебе это нравится».
Светлана не приглашала своих новых университетских друзей в Кремль. Она стеснялась, что им потребуется пропуск, чтобы пройти охрану на входе. Ольга Ривкина вспоминала, что только один раз была у Светланы дома. Это было в 1944 году. Последний экзамен, который они сдавали после первого курса, включал в себя сборку винтовки. Оружейная в университете была закрыта, но Светлана сказала, что у нее дома есть винтовка. Ольга вспомнила, как прошла через дверь квартиры Сталина, около которой стояла охрана, и как няня Светланы приготовила для них закуски, пока они тренировались собирать винтовку.
Но после последнего экзамена Светлана начала отдаляться от своей группы. Она все больше проводила времени со своим сокурсником Григорием Морозовым (настоящая фамилия его семьи была Мороз, но они прибавили окончание, чтобы скрыть еврейские корни). Он был на четыре года ее старше и дружил с Василием. Светлана знала Морозова еще когда училась в школе. Они начали встречаться, часто ходили вместе в театр или в кино.
Светлана могла избавиться от своего личного охранника, но секретные службы по-прежнему следили за ней. Вскоре ей позвонил генерал Власик, начальник сталинской охраны. Разговор был короток:
— Слушай, этот твой молодой еврей — что между вами?
— Еврей? — переспросила она.
Она была в шоке. Пока еще никто открыто не упоминал о происхождении. Оставалось еще несколько лет до тех пор, пока антисемитизм стал официальной государственной политикой. Она сказала, что знала Григория со школы. Они встречались, вот и все.
Генерал Власик сказал, что ему известно все. Например, он знал, что Морозов хочет поступить в только что открытый Институт международных отношений, но ему нужна отсрочка от военной службы.
— Мы можем ему помочь, — сказал Власик. — Ты действительно хочешь, чтобы он получил освобождение?
Когда Светлана сказала «да», генерал ответил:
— Хорошо, мы это сделаем. Мы его освободим.
Генерал Власик тоже был человеком, который мог решать судьбы людей одним телефонным звонком.
Светлана не любила Морозова — она все еще страдала по Алексею Каплеру. Она искала способ выбраться из Кремля. Она чувствовала, что отец теперь относится к ней с презрением, как будто она была каким-то образом «испорченной»: «Я больше не была его маленькой девочкой. Я выросла не такой». Морозов звонил постоянно. Когда он сделал предложение, она согласилась выйти за него замуж. «Он был мил. Я была одинока, а он любил меня». Ей только нужно было получить разрешение отца.
Для этого она специально поехала на дачу в Кунцево. По словам Светланы, отец прямо сказал, что он не одобряет женитьбу, потому что Морозов еврей. «Сионисты провели тебя с ним», — пропыхтел он. Было «совершенно невозможно подозревать его в неискренности».
Светлана считала, что ее отец всегда в душе был антисемитом, но со временем эта ненависть к евреям укрепилась, потому что он все больше и больше был уверен в существовании тайной еврейской организации против Советского Союза. Но в конце разговора Сталин сказал дочери: «Черт с тобой, делай, что хочешь…»
