Павел Милюков - История второй русской революции. С предисловием и послесловием Николая Старикова
Н. Суханов был прав в своем утверждении, что как военное министерство, так и значительная часть русской общественности «с необычайной энергией работали над восстановлением боеспособности русской армии». Но права была и «Правда», что вопрос о наступлении решат солдаты. Съезд союза офицеров армии и флота в Ставке подвел в своей резолюции ужасающий итог тому развалу, до которого дошла армия на фронте. Вот общие признаки этого развала «для громадного большинства армий, корпусов и дивизий», установленные резолюцией: «1. Полный упадок военного духа среди значительной части солдатских масс, проявляющийся: а) в ярко выраженном желании заключения мира, принося для этого в жертву даже свою национальную гордость и национальные интересы; б) в упорном отказе от каких бы то ни было активных действий, даже в виде мелких выступлений; в) в преступной небрежности и халатности при несении сторожевой и разведочной службы в окопах; г) в систематическом, непрекращающемся «братании» с противником, носящим часто столь возмутительный характер, что братание это привело к столкновению нашей пехоты со своими боевыми товарищами-артиллеристами, препятствующими братанию и даже к выдаче противнику места наших батарей. 2. Падение дисциплины до крайних пределов, которое выражается: а) в систематических отказах целых войсковых частей выполнять боевые приказы начальства или в исполнении таковых приказаний лишь после продолжительных увещаний; б) в стремлениях явочным порядком на принципе выборного начала заменять крепких по духу и опытных в бою начальников более покладистыми; в) в случаях открытого возмущения и даже самосуда над неугодными начальниками; г) в стремлении к коллективным решениям не только бытовых, но и боевых вопросов армии. 3. Сведение авторитета начальников к нулю: полное отсутствие даже признака власти в руках начальников и как следствие этого бессилие заставить подчиненных выполнять отдаваемые распоряжения. 4. Недоверие к офицерам, всегда шедшим впереди на смерть за родину и теперь призывающим к исполнению воинского долга и к продолжению войны до заключения почетного мира. Это следствие идущей с тыла пропаганды: «мир во что бы то ни стало». 5. Развитие цинги и других болезней в связи с недостаточным подвозом продовольствия и фуража и с плохим питанием». К этой резолюции была сделана оговорка, что она относится «в равной мере как к несознательным группам солдат, так и к несознательной и недобросовестной части офицерства». Со своей стороны съезд полагал для устранения указанных отрицательных явлений необходимым, с одной стороны, противодействовать агитации за прекращение войны и «установить трезвый взгляд на противника», а с другой стороны, восстановить «твердую правительственную власть, приказывающую, а не взывающую»; восстановить «авторитет начальника, поддерживаемого этой властью»; «установить, что все распоряжения в войсках должны исходить только от ответственных перед Россией лиц и проводиться только через военных начальников.., отнюдь не допуская вмешательства войсковых комитетов в оперативные, строевые и учебные дела».
Справедливость требует отметить, что развал в армии не был исключительно явлением послереволюционного времени. И нежелание воевать, и падение дисциплины, и подозрительное отношение к офицерству, и дезертирство в тыл – все эти явления замечались еще до революции как продукт общей усталости, плохой обстановки жизни и недостаточного питания – на почве темноты масс и недостаточной авторитетности командного состава. Но, несомненно, только проникновение в среду армии прямой агитации против войны и постепенной организации разрушающих влияний в форме армейских выборных комитетов, явившихся постоянными проводниками взглядов социалистического большинства Советов, наконец, легализация этих влияний после вступления социалистов в правительство и после издания «декларации прав солдата» с ее явочным развитием в войсках, довели все отмеченные отрицательные явления до крайнего предела и до самого широкого распространения. В первый месяц или полтора месяца революции, когда агитаторы Советов встречали формальные затруднения и препятствия при своем проникновении в армию, пропаганда развивалась сравнительно медленнее, потом она пошла ускоренным темпом.
Попытка мирных переговоров на фронте. На почве усилившегося после революции развала появились, однако, и новые явления, до тех пор не наблюдавшиеся и стоящие в несомненной связи с теми задачами, для которых хотели использовать русскую революцию германцы. Одно из этих явлений – попытки превратить «братание», давно уже систематизированное германцами, в ряд переговоров с местными частями войск о перемирии.
Открытые приглашения к этому встречаем в «Русском вестнике», издававшемся в Берлине и распространявшемся в наших окопах. Например, номер, изданный к Пасхе, вместе с нападениями на англичан и П. Н. Милюкова, которые «препятствуют рабочим забрать в свои руки власть, провозгласить социалистическую республику и заключить мир», содержит такое обращение к солдатам: «Наша рука все остается протянутой. Не дай Бог, чтобы нас заставили этой же рукой поднять оружие против вас. Это зависит от вас, только от вас. Мы хотим вести переговоры с вами, с русскими, поэтому пришлите к нам представителей вашего правительства с белым флагом через фронт. Мы охотно даем вам поруку. Наш канцлер предложит вам почетный мир, его условия будут на благо для обеих сторон». Действительно, уже 11 апреля отмечен случай, когда к нашим передовым окопам приблизились с белым флагом неприятельские офицеры и солдаты и, пригласив к себе наших, устроили с ними совещание в штабе германской дивизии о заключении мира. За участие в этих переговорах были переданы второму корпусному суду поручик Павел Амалицкий, два унтер-офицера и ефрейтор.
28 апреля, к Пасхе, эта попытка была повторена в более широком масштабе. По уверению германского главнокомандующего Восточным фронтом почин принадлежал русских офицерам. Приказ генерала Драгомирова утверждал, что германские офицеры пришли без надлежащей к тому причины. Как бы то ни было, вечером 28 апреля три германских офицера, подполковник, капитан и поручик, были приняты генералом Драгомировым в присутствии некоторых чинов штаба армии, представителей полков дивизии, на фронт которой вышли. Они представили удостоверение за подписью командующего армией графа Кирбаха, уполномочивавшее их вести переговоры с русским командованием и правительством. Из дальнейших разговоров выяснилось (по словам свидетеля, корреспондента «Русского слова» К. М. А.; см. «Р. сл.» от 4 мая), что командировка состоялась с разрешения германской главной квартиры и что подобные же группы парламентеров должны были быть выпущены на всем протяжении нашего фронта. На вопрос, имеют ли парламентеры какие-либо определенные предложения, они ответили, что их миссия является подготовительной перед тем выступлением, которое на днях будет сделано германским правительством. Очевидно, имелась в виду речь Бетмана-Гольвега 2 мая (см. ниже), о которой распространились заранее самые многообещающие слухи (см. VI главу о мире), но в которой в конце концов канцлер предпочел остаться на прежней уклончивой позиции умолчания об условиях мира. Парламентеры со своей стороны лишь спрашивали, согласны ли русские на мирные переговоры. Гинденбург в своей радиотелеграмме от 23 мая, полемизируя с приказом Драгомирова, утверждает, что Драгомиров скрыл письмо, в котором ему предлагалось ввиду будто бы изъявленной им готовности «принять с германской стороны предложения и условия» «прислать уполномоченных представителей, так как строевые офицеры, пришедшие из окопов, не могут быть ответственными переговорщиками».
Сами эти офицеры, однако, думали, по-видимому, иначе, так как на заявление генерала Драгомирова, что переговоры можно вести только между правительствами, по сообщению корреспондента «Русского слова», заметили между собой по-немецки (беседа велась по-русски): «А стоит ли с ними разговаривать, с Милюковыми и прочими?». Германский подполковник, правда, собирался изложить возможные основы переговоров (и это соответствует заявлению Гинденбурга, «что германские и австрийские предложения были уже намечены» и что «они были уполномочены указать, каким образом военные действия между ними и Россией могли бы быть окончены без отпадения России от ее союзников»), но капитан, его коллега, служивший переводчиком, все время парализовал эти попытки и «проводил мысль о необходимости переговоров непосредственно между армиями, в то же время совершенно уклоняясь от каких-либо конкретных предложений». Потом в частном разговоре с представителями 5-й армии Кимберлинг, «хотя и не уполномоченный высказываться об условиях мира по отдельным пунктам», изложил, однако, свой взгляд с полной уверенностью, что его «разделяют германское правительство, армия и народ». «Контрибуций» Германия не домогается. Но окончить войну «без аннексий» она решительно не может. «Самоопределение народностей», поскольку оно касается народностей, вошедших в состав Германии и Австро-Венгрии, «представляется германцам смехотворным». Надеяться, что социал-демократы произведут революцию в Германии, – значит не знать германской жизни и народного характера. Преобладание в Германии «среднего класса» – Mittelklasse – гарантирует ее от той «быстрой революции», которая в России могла произойти только «вследствие резкого противоречия между укладом жизни небольшого количества богатых и многомиллионным населением, влачащим нищенское существование».
