Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
Через несколько дней знакомая секретарша из деканата шепнула, что в институт пришли милицейские бумаги с сообщением о моих «художествах», и руководство вспомнило, что я уже однажды провинился и оставлен был «до первого замечания». «Что делать?» – спросил я секретаршу, надеясь, что сейчас мне будет подсказан способ, как все поправить. Но услышал совсем другое: «Вам лучше всего перевестись на заочное обучение…»
Так я простился с Ленинградом. Признаться, я совсем не жалел об этом. Купил билет до Иркутска, вздохнул облегченно, и скоро уже шагал по улицам родного города.
Правда, первый же встретившийся мне знакомый вверг меня в старый грех. Это был изрядно подвыпивший редактор районной газеты Нижнеилимска. Горячие приветствия, объятия, и вот уже редактор ведет меня в ресторан. Я почему-то не сопротивляюсь, хотя давал уже себе слово к зелью не прикасаться. Чувствую, что поступаю опрометчиво, но поделать с собой ничего не могу. После ресторана пошли к местному краеведу по фамилии Преин, которого знала вся Сибирь. В его музее имелся, и до сих пор имеется, уникальный экспонат: знамена Ермака. Конечно, и там выпили, а утром я обнаружил, что мой дорогой этюдник, с которым я отправился в эту первую после приезда прогулку по городу, «ушел», как у нас говорят, в неизвестном направлении.
Через несколько дней, уже в Нижнеилимске, трезвый и принаряженный, я шагал в редакцию, чтобы устроиться на работу, которую мне обещал вчерашний редактор. Но тут мне встретился еще один знакомый – заведующий районным отделом образования. Позвал работать в школу: детей некому учить рисованию. С кадрами проблема. Я стал отнекиваться, но он, хитро улыбаясь, сообщил, что в школу, куда он меня зовет, только что прибыли девять выпускниц университета. Девушки – что надо, красавицы, как на подбор. Любую выбирай!
Я дал себя уговорить. Самое интересное – я действительно нашел в школе жену-красавицу. Мы прожили с ней всю жизнь, и совсем недавно ее не стало, вечная ей память… А я продолжаю жить, как могу, занимаюсь рисованием и литературой, насколько хватает моих старческих сил…
Я из плеяды неудачников, то есть людей несостоявшихся, как ни горько это осознавать. Во всяком случае, так я себя ощущаю в нынешнем своем возрасте. Сказалась деревенская моя неуверенность в себе, в своих возможностях. Лучшие годы своей жизни я «профукал» на охоте, на грибах и ягодах, вместо того, чтобы сидеть за письменным столом или стоять за мольбертом. Конечно, и война помешала, и комплекс неполноценности, который я преодолел слишком поздно. Когда меня приметили сибирские литераторы и художники, я уже был немолодым семейным дяденькой.
Встречи с Валентином Распутиным перевернули меня. Не личные встречи, хотя и они изредка случаются. Встречи с книгами этого писателя. Одним из первых он заговорил о том глубоком духовном и нравственном кризисе, в котором наш народ находился. Он защищал Байкал от «строителей чудотворных». Его проза написана изумительно чистым, как байкальская вода, языком. Почти каждое его произведение становилось событием в духовном пространстве огромной страны: «Живи и помни», «Последний срок», «Прощание с Матёрой», «Деньги для Марии»… И каждый раз – живые лица и голоса литературных героев, тончайшие душевные переживания, и наотмашь хлесткий, точный и тяжкий диагноз наших национальных недугов. Читая его книги, я испытывал огромное желание писать.
Недавно издал буклет со своими пейзажами затопленного Илима, называется «На дне моря». Вручил экземпляр и Распутину. Но уже в момент этого вручения почуял: вряд ли он им заинтересуется. Очень уж он – до обидного – равнодушен к таким, как я – мелкой сошке. Возможно, Распутин и прав – много вокруг него таких, кто желает дружбы с ним, его покровительства. У меня с ним и раньше были такие вот холодноватые встречи. Правда, одну мою книжку он даже сдержанно похвалил, но я постоянно ощущал дистанцию между нами. Может, это старческая мнительность? Мне кажется, что я много чего не доделал, не дописал, не дорисовал. А время уходит и уходит…
Восхищаюсь вами, Михаил Константинович, – вот для меня пример, как можно все успевать: ордена, почетное звание Заслуженного строителя и одновременно – писательство. И дома все хорошо – жена, дети, внуки, любовь и согласие. Даже почерк у вас великолепный. С такими данными вам пора, я думаю, засесть за большую повесть или даже роман о детстве, юности, отрочестве, о вашей сложной и необыкновенной жизни. Глядя на вас, я тоже словно бы оживаю, молодею. Вчера написал об этом стихи:
Сегодня мне лишь только двадцать(Нет, я не вешаю лапшуНа уши вам), но я влюблятьсяГотов в стихи, чем и дышу.Молчу, коль намекнут на возраст,Страдая, думая, казнясь,Мой возраст – это жизнь, и бодрость,И строк затейливая вязь.Да, мне сегодня только тридцать(Плюс пятьдесят списал в архив),Порой от битых рифм топитьсяХотел бы, но пока что жив.Да, мне сегодня только сорок(Еще плюс сорок, рад сказать!)И есть в пороховницах порох,Чтоб возраст в узел завязать…В вас есть для меня загадка. Вы такой же, как я, деревенский парень, и вдруг стали предпринимателем, бизнесменом, как говорится. Или капиталистом – не обижайтесь, не знаю, как вас поточнее назвать. Вы стали в Ленинграде-Петербурге довольно известным человеком, судя по вашим регалиям. Все сложилось у вас на редкость удачно, в том числе в бизнесе. Совсем недавно эти слова – бизнесмен, капиталист, считались едва не ругательными, да и теперь еще многими воспринимаются неоднозначно. С другой стороны, даже в сибирских деревнях появились предприниматели, и никого это не удивляет. Но, по моим наблюдениям, они там далеко не богатеи, хотя и работают, как каторжные.
Строительный бизнес, как я его понимаю, занятие очень непростое, и от того, как он развивается, зависит наш жизненный комфорт. А между тем национальная программа «Доступное жилье», по-моему, провалилась. Квартиры дорогущие, большинству не по карману, даже в кредит.
А как вы видите этот процесс, как его понимаете? Помню, рыночные преобразования начинались у нас под девизом «Разбудить частную инициативу!». И что же, в конце концов, разбудили? Рост цен, чиновную волокиту, коррупцию, «оборотней в погонах»? Беспомощную медицину и такое же образование? Много чего можно назвать. Или я преувеличиваю? Как вы считаете? Буду благодарен, если ответите на мои вопросы. Однако не настаиваю, если рассуждать на эти темы вам в тягость.
С уважением:Георгий ЗамаратскийОктябрь 2006 г.Плотинам и башням – нет!
Письмо восьмое
Дорогой Михаил Константинович!
Только что вернулся с почты с бандеролью в руках: вышла наша общая книжка «Мы – погодаевские». Боюсь, название это скоро станет непонятным даже для наших илимских земляков. Лет через двадцать все будут спрашивать: «Кто такие “погодаевские”, почему “погодаевские”?» Наша деревенька на берегах таежного Илима погибла. Уже
