Владимир Жданов - Добролюбов

Итак, он решил не ехать на родину и, покончив с экзаменами, принялся за дела. Их было очень много: и языки, и Амартол, и статья о «Собеседнике», которую он решил приготовить для печати, и многое другое. Как только начались каникулы, Измаил Иванович Срезневский предложил своему любимому студенту поселиться на лето в его квартире.

Уезжая, Измаил Иванович поручил ему вести вместо себя корректуры ученых записок, издававшихся Академией наук (под редакцией Срезневского), и составить указатель к ним, за что Добролюбов должен был получить деньги — первый свой гонорар. Из писем Срезневского к Добролюбову видно, что профессор дорожил его знаниями, считался с его мнениями по научным вопросам. Помимо всего прочего, Добролюбову предстояло разобрать и привести в порядок обширную библиотеку Измаила Ивановича (он попросил его об этом перед отъездом).

Занимаясь разбором книг, Добролюбов удивлялся тому, как богато представлена здесь славянская филология, чешская, сербская, болгарская литература (это была специальность Срезневского). Но когда дело дошло до русской литературы, удивление его уступило место ужасу: здесь не было не только Лермонтова и Кольцова, но даже Карамзина (за исключением «Истории»), Державина и Ломоносова. Пушкин и Гоголь оказались только в новых изданиях — значит, до прошлого года и их не было. «Мертвые души» профессор брал читать из академической библиотеки, о чем свидетельствовала расписка, найденная между книгами. Добролюбов был поражен и огорчен этим. Для него, воспитанного на прогрессивных идеях русской литературы, то или иное отношение к ней служило характеристикой человека, мерилом его достоинств. Равнодушие к лучшим отечественным писателям говорило о том, что его профессор далек не только от литературы, но вообще от современных вопросов, от идейной борьбы. Правда, неожиданно для себя Добролюбов обнаружил в бумагах Срезневского довольно много запретных поэтических произведений, которые не могли быть напечатаны и ходили по рукам в списках. Среди них были «Демон» и «На смерть поэта» Лермонтова, стихи о новгородской вольнице, попалось. Здесь переписанное женой профессора стихотворение «Русскому царю».

Размышляя по поводу этого, Добролюбов сделал в письме к Турчанинову такое любопытное замечание: «Срезневский оказывается человеком весьма добродушным и благородным. Я даже думаю, что он был бы способен к некоторому образованию, если бы не имел такой сильной учености в своем специальном занятии и если бы в сотнях своих статеек не находил точки опоры для своего невежества в вопросах человеческой науки». Эти слова характерны для Добролюбова. Его раздражала приверженность ученого к «чистому» академизму, далекому от жизни. Под «невежеством в вопросах человеческой науки» он, конечно, разумел равнодушие к общественной борьбе, аполитичность. Термин «образование» («был бы способен к некоторому образованию») на условном языке, понятном для друзей Добролюбова, обозначал интерес к политике, способность стать на сторону передовых людей, разделить демократические взгляды. Впоследствии, бывая в кружке Срезневского, где собирались многие тогдашние ученые, Добролюбов неизменно иронизировал над их академической отрешенностью от «современных вопросов».

У профессора Срезневского довольно часто бывал Николай Гаврилович Чернышевский, его бывший ученик, теперь один из руководителей «Современника». Однажды, еще в начале 1855 года, Измаил Иванович рассказал ему, что с двумя студентами Педагогического института, где он читал лекции, стряслась беда: у них были найдены заграничные издания Герцена, и директор хочет предать это дело огласке, что, конечно, погубит студентов. Им угрожала Сибирь.

Титульный лист журнала «Современник», в котором появилась первая статья, Добролюбова.

Срезневский говорил, что одного из этих студентов, по фамилии Щеглов, ему жаль, как было бы жаль всякого погибающего молодого человека; но это юноша посредственный и даже скорее плохой, чем хороший; другой же, по словам профессора, был человек необыкновенно даровитый, благородный и не по летам образованный. Он назвал и его фамилию, прибавив, что профессора института пытаются убедить Давыдова переменить гнев на милость и не раздувать историю.

Так Чернышевский впервые услышал о своем будущем друге и соратнике. Он уже успел забыть его имя, когда года через полтора о нем напомнил студент Николай Турчанинов, бывший ученик Николая Гавриловича по саратовской гимназии, юноша, отличавшийся, по его словам, «благородным характером и возвышенным образом мыслей».

Турчанинов, как и многие другие саратовцы, часто бывавший у Чернышевского, однажды пришел с толстой рукописью в руках и сказал, что его товарищ Николай Добролюбов просит посмотреть, не годится ли эта статья для «Современника».

Когда через несколько дней Турчанинов пришел снова, рукопись была уже прочитана, и Чернышевский сказал ему:

— Статья хороша, она будет напечатана в «Современнике», и я прошу передать автору, чтобы он побывал у меня.

Можно представить себе, как билось сердце Добролюбова, когда он шел в первый раз к самому Чернышевскому! Но волнение его быстро прошло. Чернышевский оказался очень простым, радушным и выглядел очень молодо — ему с трудом можно было дать его двадцать восемь лет. Он был небольшого роста, худощавый, белокурый, даже чуть рыжеватый, с умными, добрыми голубыми глазами, в золотых очках. По словам современников, в его облике было что-то влекущее и располагающее, в нем чувствовалась особая душевная мягкость и в то же время какая-то нервная сила, которая подчиняла ему.

Он встретил Добролюбова как давнего знакомого, поил его чаем, расспрашивал. Сам говорил мало, но задавал вопросы, стараясь выяснить взгляды и понятия студента, узнать, что он думает о том, о другом, о третьем. Статья о «Собеседнике» так понравилась Чернышевскому, в ней так ярко сказалось выдающееся дарование автора, что он решил привлечь его к работе в журнале. После долгой беседы, убедившись, что не ошибся в выборе, Чернышевский, наконец, сказал:

— Я хотел увидеть, достаточно ли подходят ваши понятия к направлению «Современника»; теперь вижу, что вполне подходят. Я скажу Некрасову, что вы будете постоянным сотрудником журнала.

Добролюбов давно уже понял, почему ему задано так много вопросов. И он рассказал Чернышевскому о своих домашних делах, о смерти родителей, о тяжелом положении сирот. Потом он дошел до института, описал свое положение там, вражду с Давыдовым, упомянул и об обыске, во время которого были найдены и крамольные стихи и запретные заграничные издания.