Борис Поршнев - Мелье

Укрепить веру! У французской монархии, у французских дворян не было более важной задачи после того, как при Генрихе IV в светских делах был наведен первый приблизительный «порядок». Одной лишь светской власти, даже и сгущенной до степени абсолютизма, было недостаточно для внутренней обороны феодальной Франции. Первыми министрами становились католические кардиналы — сначала Ришелье, потом Мазарини, но этого было еще куда как мало, сама обстановка перевоспитывала их в светских политиков Абсолютизм окреп, но буйный ветер и кавардак Фронды показали, как он, в сущности, хрупок, как хромает без второго костыля «порядка» — сильной власти религии над душами. Жан Мелье повторял лишь то, о чем кричала вся окружавшая жизнь, — власть и религия, тирания и идолопоклонство действительно так нуждались друг в друге, как совместно работающая пара воров: когда одному приходится туго, другой вызволяет. Палач и поп, поп и палач — они вроде и противоположны, но символизируют обе силы, без которых не удержишь под спудом лаву гнева угнетенного народа. Вся сохранившаяся внутренняя сила, весь инстинкт жизни стареющего общества устремились на то, чтобы могущество монархии «короля-солнца» дополнить «католическим возрождением».

Христианство выглядит сложным и громоздким зданием воззрений, догматов, правил, обрядов. Однако если извлечь самое ядро, оно уж не так сложно. В конце концов оно учит людей определенному поведению, учит о добродетели и грехе. Добродетель — живи не для себя, а для бога. Всякий грех — лишь видоизменение одной и той же субстанции: «первородного греха», или греха как такового. Он совпадает с природой сатаны. В своей «гордыне» и «зависти» восстал против бога один из ангелов; восстание, неповиновение, утверждение себя и жизнь для себя есть суть сатаны и суть греха, внесенного сатаной в человека. В первородном грехе проявилась природа дьявола: возмущение. Всякий неповинующийся — следует за дьяволом, всякий смиряющийся и покорный — повинуется богу. Словом, всякий грех в понимании христианства есть след и проявление одного и того же духа — духа мятежа.

Махина христианской церкви держалась на широком основании — на низшем духовенстве, жившем в гуще простого люда, воспитывавшем массы. Предстоящие ужасы ада действовали сильнее плетей, розог и каленого железа. Жизнь каждого простого человека была опутана страхом совершить какой-нибудь грех, на каждом шагу его преследовал отеческий окрик церкви, подавляющий искушение совершить грех. И все это давило и истребляло в нем самую суть, самый корень любого греха — волю к неповиновению, помысел о возможности неповиновения, неосознанное семя бунта.

Вот что значили слова «упадок веры». Ослабел тормоз, давивший на психику людей, тормоз, мешавший им уподобиться сатане — восстать в гордыне против бога. Восстать против властей, установленных от бога, против божьего порядка на земле.

Суть «католического возрождения» и надо видеть не наверху, а внизу, не в великолепных трактатах о бытии божьем, а в сборниках благочестивых бесед для сельских церквей; не в интригах архиепископов, а в незаметном могуществе ордена иезуитов, в муравьиной работе «духовной полиции» и низовых ячеек ханжеского массового «Общества святых даров» или благотворительных братств Винсента де Поля; не в торжественном кафедральном богослужении, а в заурядной проповеди приходских кюре. Но наверху все это заквашивали и стряпали.

Были предприняты огромные усилия как-то оживить веру, чем-то соединить ее с будничными нуждами бедного люда, подлить масла в полузатухшую и почти уже не вызывавшую внимания лампаду. С одной стороны, в течение XVII века были сильно обновлены кадры и образ жизни духовенства. Главное же состояло в том, что развернули широкую показную благотворительность среди бедняков, неразрывно сплетая раздачу хлеба и похлебки, создание приютов для больных и подкидышей, меры против эпидемий и пожаров со святошескими беседами и христианскими наставлениями.

Уже с первых десятилетий XVII века возникли и благотворительные миссии под руководством объявленного позже «святым» Винсента де Поля и тайное «Общество святых даров», по инициативе некоторых кругов духовенства и дворянства. Святоши начали с того, что демагогически приняли под свое наблюдение каторжников, прикованных цепями в тюрьмах и на королевских галерах, — самых буйных, мятежных, наказанных сынов французского народа. «Общество святых даров» шумело против арестов и заключения в тюрьму крестьян за недоимки и-долги без соответствующих приказов и списков. Общество брало на себя ханжеское покровительство одиноким девушкам, приезжающим в города из деревень в поисках работы, бродягам, нищим, беженцам из пограничных, разоренных войной районов. Устраивали богадельни для больных, бедных, престарелых. Туда, где разражались стихийные бедствия, эпидемии, а также и в районы подавленных восстаний посылали миссионеров, которые каждую кроху помощи сопровождали обширными объяснениями, что наказания-де посланы богом за грехи.

Вся эта помощь была, конечно, ничтожна, но служила лазейкой, чтобы втереться в доверие и благодарность. Из тех, кого удавалось подманить, создавали тайные группки в самых недрах народной массы, призванные доносить об отклонениях от нравственности и благочестия, о семенах инаковерия и ереси, о неблагонадежных и бунтарях. Через такие организации узнавали и о тайных союзах подмастерьев, которым полиция наносила удары, о чтении запрещенных книг.

«Общество святых даров» не было единственным «заговором ханжей», как назвал его один историк. Существовали и другие, которые в последние десятилетия XVII века успешно конкурировали с «Обществом святых даров». Глубоко в церковных недрах шла смертельная грызня между ними, иезуитами, янсенистами, — эти ночные кошмары отгоняли друг друга, потому что, только протиснувшись как можно глубже и шире в толщу народа, они могли утверждать свою необходимость, прикрываться от разоблачающего дневного света общественной критики.

Но грызня и взаимные доносы оставались за кулисами. Важно, что были приложены поистине огромные усилия для восстановления авторитета католицизма в глазах народа. Церковь не только подновила, подтянула, подправила шеренги священников и миссионеров, с тем чтобы пастыри хоть кое-чем отличались от греховной и ничуть не сведущей в религии паствы, но и выдвинула плеяду действительно примечательных ораторов, проповедников, подвижников, «пошедших в народ». Среди этих «святых» — Винсент де Поль, аббат Олье, иезуит оратор Бурдалу и немало еще знаменитостей.

Вот на выборку кое-что из проповедей и посланий Винсента де Поля.