Владимир Набоков - Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона

И еще одно. «Незаконнорожденные» (за исключением той пьесы) — единственная твоя вещь, которая, по-моему, затянута. Действие лишено пушкинской легкости, которая всегда восхищала меня в твоих книгах. Я понимаю, что здесь ты стремишься к более густой прозе, чем, например, в «Себастьяне Найте», и некоторые места написаны превосходно, но иногда — только не посылай мне бомбу замедленного действия — «Незаконнорожденные» напоминают мне Томаса Манна.

Надо сказать, что по сравнению с рукописью, которую я видел, последний вариант существенно выигрывает. Надеюсь перечитать «Незаконнорожденных», когда получу книгу, и, может статься, оценю то, чего не оценил раньше. Кстати, я теперь вижу, что был неправ, поменяв в корректуре род derrière[128] — для меня почему-то это слово всегда женского рода. Одну вещь я, кажется, забыл поправить: девица говорит, что у Мака «a regular sense of humor».[129] Так сказать нельзя. Она должна либо сказать: «Не had a wonderful sense of humor» или «Не was a regular card».[130] Думаю, слово «regular» здесь вообще не годится.

Насчет «Нью-Йоркера». Я с ними договорюсь. Говорить надо с Уильямом Шоном, а не с миссис Уайт. Ты должен написать ему письмо, а я с ним созвонюсь. Думаю, мысль хорошая. В настоящее время мы с Гамильтоном Бассо{157} пишем в журнал по очереди по одной рецензии в месяц, но я им задолжал несколько рецензий за прошлый год, поэтому пока ситуация останется прежней.

А что, радиопередачи ведет Николай? Я и не знал, что он уже вернулся из Европы.

Прежде чем поставить крест на Генри Джеймсе, попробуй прочесть его длинный роман «Княгиня Казамассима» и первый том его автобиографии «Маленький мальчик и другие». Эти вещи представляют две разновидности его творчества, с которыми ты, возможно, еще не познакомился.

Мы живем здесь, в Уэллфлите. Дни проходят довольно однообразно, но мы тихо трудимся во благо человечества. Нина останется у нас, пока Пол не вернется из Китая. В Нью-Йорке мы едва ли окажемся раньше конца марта. Я по-прежнему работаю над книгой о своем путешествии в Европу. К тому времени, когда она выйдет (следующей осенью), она безбожно устареет.

Да, с Лафлином я порвал окончательно. Давным-давно он попросил меня об одной услуге, я послал ему письмо, где написал, что я думаю о том, как он ведет дела. Сколько времени, например, он никак не выпустит книгу твоих рассказов! Попробуй передать ее в «Холт».

Будь добр, не пиши в своих письмах русские слова латинскими буквами — мне так гораздо труднее их разобрать и приходится, чтобы понять, что ты хочешь сказать, мысленно переводить их в кириллицу.

Привет Вере. Надеюсь, ты простишь меня за то, что профессор Круг понравился мне меньше других твоих героев.

Всегда твой

ЭУ.

9 февраля 1947

Дорогой Кролик,

spasibo za pismo i zamechania — прости, я-то думал, что, вписывая эти русские слова, даю тебе скромные, неформальные уроки русского языка, но, по всей видимости, метод мой оказался плох.

Идея L'égorgerai-je ou non[131] («Быть или не быть») — это, конечно же, хорошо известная гипотеза о том, что первые слова монолога Гамлета на самом деле означают: «Быть убийству короля или не быть?» <…>

Я, со своей стороны, тоже сомневался, что тебе понравится атмосфера моей книги, — особенно после того, как ты расхвалил Мальро. В исторических и политических вопросах ты придерживаешься определенной линии, которую считаешь непогрешимой. Это означает, что нам с тобой предстоит еще много увлекательных стычек, и ни тот ни другой не уступит ни пяди.

Сейчас пишу еще одну книгу, которая, надеюсь, понравится тебе больше.

Мы с Верой шлем тебе совместный привет.

Твой

В.

Благодарю за ценную правку.

7 апреля 1947

Дорогой Кролик,

тысячу лет ничего от тебя не получал. Как живешь? До тебя дошло мое русское стихотворение? Роман недавно у нас побывал и высоко его оценил. Прилетел он на выходные с моим другом Георгием Гессеном,{158} и мы чудесно провели время — и провели бы еще чудеснее, будь с нами ты.

Мой роман должен появиться в начале июня. Когда-нибудь ты его перечитаешь. Из издательства мне прислали совершенно абсурдную аннотацию на обложку, и после обмена телеграммами Тейт ее переписал. Он вообще все это время был чрезвычайно мил. В своем лекционном курсе, который я читаю в Уэллсли, я добрался до Толстого; повторится этот курс и на следующий год, а между тем положение мое по-прежнему шатко, зарплата мизерная, надеяться же на то, что «Под знаком незаконнорожденных» принесет деньги, не приходится. Пишу сейчас две вещи. 1. Короткий роман о человеке, которому нравились маленькие девочки; называться он будет «Королевство у моря».{159} 2. Автобиографию нового типа — научная попытка распутать запутанный клубок человеческой личности; назвать ее собираюсь «The Person in Question».[132]

Я закончил свою основную энтомологическую работу,{160} и на год-другой с бабочками расстанусь. Этим летом, если нам будет сопутствовать удача, собираемся поехать в Колорадо или куда-нибудь еще. В этом году Дмитрий отлично успевает в школе, получает прекрасные отзывы, и мы надеемся, что он попадет в хорошую закрытую школу. Росту в нем шесть футов. Как выясняется, любители французской литературы не любят автора bong и 'bsolument. Перечитал твою «Рану и лук», книга о Хемингуэе превосходна — за вычетом тех мест, где ты объясняешь взлеты и падения в его творчестве взлетами и падениями на книжном рынке. Прочел также «Взгляни на дом свой, Ангел» — роман, к которому я всегда боялся подступиться. И как же я был прав! Время от времени встречаются блестящие места, однако в целом книга очень плоха. Перечел «Американскую трагедию» — без комментариев.

Весна несется на роликовых коньках. Когда же мы увидим вас обоих?

Всегда твой

В.

№ 25 Уэст 43-я стрит

18 июля 1947

Дорогой Владимир,

вот какая мысль пришла мне в голову относительно нашего совместного русского проекта. Я договорился с «Оксфорд-пресс», что они переиздадут два моих старых сборника критических статей и один новый, и некто Водрин из этого издательства, который читает по-русски и кое-что знает о России, сказал мне, что уже давно хочет уговорить тебя издать у них переводы стихов Блока. Я бы, со своей стороны, с удовольствием отказался от участия в нашей с тобой русской книге: сейчас про Россию и без того много чего выходит, к тому же мне хочется заняться американской литературой — теми авторами, которые до сих пор еще толком не исследованы. Вот почему я задал «Оксфорд-пресс» вопрос: не согласились бы они вернуть издательству «Даблдей» тот аванс, который издательство выдало нам, и подписать с нами два новых контракта. Со мной — на сборник эссе, куда вошли бы мои статьи из «Атлантика», а с тобой — на книгу, которую мы должны были сделать вместе, а теперь сделаешь ты один, — на сборник русской поэзии в переводе на английский со вступлением и, возможно, примечаниями. Водрин с радостью за эту идею ухватился, «Даблдей» же вынужден был согласиться. Весь вопрос в том, готов ли ты за такую книгу взяться. Я дал Водрину понять, что мы оба рассчитываем на аванс помимо тех 750 долларов, которые получены за наш совместный проект. Пожалуйста, дай мне знать (пиши в Уэллфлит), что ты обо все этом думаешь.