Анатоль Костенко - ЛЕСЯ УКРАИНКА

Бывая изредка, чаще всего проездом, в Киеве, Леся поддерживала отношения с «Плеядой», резко осуждая при этом тех, кто проповедовал «оппортунистическо-рациональную политику» по отношению к правительству.

Среди киевских кружков молодых литераторов был один исключительно женский. Леся была знакома со многими его участницами, но ей претила организационная кастовость, и она радовалась, когда этот кружок объединился с «политиками», где большинство составляли мужчины и где господствовал «политический», а не «культурнический» дух. Слово «политика» подчеркивалось в противовес слову «культурничество». И еще был один кружок, на собрания которого приходила Леся, — кружок «Млечный Путь», организованный Галиной Ковалевской, дочерью единомышленника Драгоманова Николая Ковалевского.

Участие в деятельности этих кружков было полезным для Леси прежде всего тем, что она знакомилась с библиотеками, которые наполовину комплектовались нелегальной литературой, приобретаемой на средства из членских взносов. Были здесь и программные библиографические списки литературы, составленные с целью подготовки молодых революционных пропагандистов. В кружке «Политика» не удовлетворялись культурно-просветительной программой, не верили в политические реформы, считали их вещью неосуществимой и бесцельной. «Мы понимали потребность идти «в народ», — пишет в своих воспоминаниях участница этого кружка Мария Беренштам, — опереться на народные массы, но совсем не знали, как это сделать… Мы считали, что идти на село следует не для того, чтобы учить детей читать и писать, но проводить там пропаганду, организовывать более сознательных крестьян и сельскую интеллигенцию в политические кружки».

Для этой-то цели и создавались рукописные программы литературы для кружков, конечно нелегальных. Эти программы, а точнее, указатели литературы для самообразования были чаще всего на русском языке и в переводах с европейских. Наибольшей популярностью пользовался список, начинавшийся с так называемой «тенденциозной беллетристики», то есть романов социальной и радикально-социалистической направленности: среди них — «Что делать?» Чернышевского, «Кто виноват?» Искандера (Герцена), «Шаг за шагом» Омулевского, «Хроника села Смурина» Вологдина, «Подводный камень» Авдеева, «Два брата» Станюковича, «Сила солому ломит» Наумова, «Boa Constrictor» Франко, а также произведения Глеба Успенского, Щедрина и др.

Леся остановилась на несколько дней в Киеве. Не успели как следует и поговорить с братом, как Михаил, на полуслове прервав очередную фразу, заявил:;

— Да, Леся, ты очень кстати приехала.

— Почему же?

— Сегодня у Ковалевской собираются наши, и, если ты не валишься с ног, пойдем вместе… Там будут твои друзья, знакомые и незнакомые…

— Грех упускать такой случай. К тому же я и по Гале порядком соскучилась… А все же о чем речь будет идти сегодня?

— Это третье собрание после летних каникул. Кроме обычных рефератов, послушаем лекцию Антоновича но географии Украины…

Пришли к Ковалевским загодя, чтобы Леся могла поболтать с подружкой. Из кабинета, отделенного от просторного зала аркой, вышел хозяин, дружески поздоровался. Николаю Васильевичу было за пятьдесят, но седые длинные волосы и борода старили его. Красивые, классические черты лица поражали необычайной бледностью. Видимо, сказалась трагическая гибель жены (два года назад). Это заметно было и по фигуре Ковалевского, неуверенной походке, и по глазам, полным тоски.

А меж тем и формально и фактически разошлись они задолго до ее ссылки. Люди, знавшие их обоих, утверждали, что главной причиной разрыва было расхождение во взглядах. Николай Ковалевский принадлежал к прогрессивно мыслящей интеллигенции, но ограничивался либеральной программой. Его жена — Мария Воронцова — полностью разделяла взгляды «красных» — террористов-народников, признающих только «пропаганду фактами».

Мария Павловна прекрасно сознавала, что раньше или позже, но каторги, а то и виселицы ей не миновать. Чтобы не причинять горя семье и не разделяющему ее взглядов Ковалевскому, она решила расторгнуть брак. Но и после развода Николай Васильевич относился к жене бережно и уважительно. Позже, уже в тюрьме, поддерживал ее материально. Вместе с другими каторжанами Мария Воронцова отравилась — это был протест против произвола администрации…

Собрание открылось лекцией профессора Киевского университета, известного историка Владимира Антоновича. Затем по традиции началось обсуждение. Молодые участники разговора высказывались за более решительные действия. На что Антонович рассудительно отвечал, советуя исподволь вести подготовительную работу: «Пойдете вы в деревню, на завод, будете говорить там о самых злободневных делах: о самодержавной тирании, нищете, эксплуатации — все впустую. Никто и мизинцем не пошевелит, а то еще свяжут и поведут к исправнику. Когда же обстоятельства вызреют, достаточно будет малейшей зацепки, чтобы массы восстали… И тогда не нужны им речи «апостолов правды», они вмиг поднимутся, выдвинут из своей среды вожака-гения… Заранее никогда невозможно узнать, когда это случится, но готовиться к этому следует…»

На вопрос: в чем спасение? Что ждет Украину, ее народ? — Антонович отвечал неохотно и туманно. По всему видно было, что он избегал этой темы. Ответ сводился к тому, что либерализация политики самодержавия неминуема, и в результате на Украине возникнут школы с преподаванием на украинском языке, будут издаваться украинские книги и журналы…

Антонович умолк. Воцарилась тишина. Но вот поднялась стройная худенькая девушка с загорелым и не по годам суровым лицом. Леся встала у дивана, чтобы опираться на его спинку. Пыталась скрыть волнение, но оно пробивалось наружу, выдавало внезапной бледностью. Голос звучал тихо и тревожно, как натянутая до отказа струна.

— Господин профессор, выходит, нам надо становиться богословами или учиться на клерков для будущего «либерального правительства»?.. Я побывала в Австрии, в Галиции, встречалась со многими людьми и окончательно убедилась, что наши «украинофилы», точнее «старогромадовцы», — то же самое, что и русинские «угодовцы» — романчуки и барвинские. Те ползают на коленях перед своим «конституционным цесарем», эти — перед «царем — помазанником божьим», «отцом и радетелем». Видные «украинофилы» не раз писали «прошения» царю и его чиновникам о «кривдах Украины», не касаясь, разумеется, основ этих кривд. Не единожды набивались к правительственным кураторам с «откровенными разговорами», в которых отрекались от отца с матерью или пытались «обмануть москаля» в надежде, что он смилостивится и сделает поблажку, разрешит говорить на украинском языке в школе, в церкви; напечатать какой-нибудь украинский сборничек или, может… может, и газету, хоть какую-нибудь, а в придачу еще на почтовом ящике позволит написать по-нашему. Дальше этого «идеалы» «украинофилов» не простираются, они и думать не хотят о борьбе за социально-экономические права народа, они боялись и боятся собственной тени…