Евгений Воробьев - Земля, до восстребования

И в то же время обрадовался, что бомбы упали в стороне от взлетной дорожки, - кому же охота пострадать от своего осколка?

"А все-таки у республиканцев и наших добровольцев нет тех бомбовых прицелов, за которыми я охотился последний год", - подумал он в минуту бомбежки.

Ведь не мог же штурман бомбардировщика принять за посадочную полосу шоссе вдоль аэродрома. Скорее всего, этот штурман не имел хорошего бомбового прицела. А может, не учел сильного бокового ветра при бомбометании. Вот и "съездил за молоком". Штурман разукрасил шоссе воронками, а попутно выкорчевал бомбами десятка два апельсиновых деревьев - их ветви гнулись под золотой тяжестью плодов.

Нечего и говорить, что после бомбежки вновь собрались в таверне при аэродроме. Кертнер заявил хозяину, что предпочитает его таверну даже ресторану в "Касинилья де ла Компана". С того дня хозяин еще старательнее показывал свою расторопность, исполнительность и бегал то на кухню, то к их столику, задыхаясь от мнимой усталости.

В таверну вошел испанский летчик - долговязый, худощавый, с резкими движениями, холодным и надменным взглядом.

- Бутылочку моего, да похолоднее!

- Хименес, из нашей эскадрильи, - отрекомендовал его Агирре, когда тот подошел к столику. - Мой друг Кертнер, летающий коммерсант.

- Завидую Агирре, перелетаешь в Толедо, - сказал Хименес, не расположенный к шуткам. - Десять минут лёта до Мадрида! Но почему так срочно?

- Думаю, из-за русских... Слышал, что творится над Мадридом? И днем, и ночью... Большие потери...

- Особенно драчливы эти русские "чатос", - зло сказал Хименес. - Но мы с курносыми не церемонимся. Слышали? Один красный заблудился и сел вчера к нам под Сеговией.

- Ну и что?

- Разрубили его на куски, запаковали в ящик, привязали к парашюту и сбросили с письмом: "Подарок командующему воздушными силами. Такая участь ждет его самого и всех красных". Воображаю, как красные обрадовались подарку! - Хименес заржал.

- А если бы ты сыграл в такой ящик? - спросил Агирре. - Настоящий летчик и христианин до этого не унизится...

- А тебе не позволяет голубая кровь? Твой фамильный герб? - Хименес вышел, не прощаясь.

Если только не заниматься расспросами и не слыть любопытным, в таверне при аэродроме можно услышать много интересного. Здесь он узнал о местопребывании статуи святой девы Марии. Сперва она застряла в монастыре капуцинов, километрах в сорока от Мадрида, затем статую эвакуировали куда-то на юг, подальше от линии фронта. Представители церковной иерархии и знатные гранды уже вернулись в Севилью, а при статуе остались сопровождающие рангом помельче. Теперь статуя живет на колесах, ее прячут под брезентом грузовика.

Не один бокал мансанильи выпил Кертнер (когда требовалось - и через силу) в той таверне, не однажды щедро угощал соседей по столику.

А какой богатый прощальный ужин устроил Кертнер накануне отлета Агирре!..

В тот памятный день на аэродроме приземлился грузовой "юнкерс" без опознавательных знаков, и оттуда вышел пассажир с удивительно знакомой внешностью: невысокого роста, совершенно седой, с молодым румянцем.

Никто из аэродромного начальства самолет не встретил, но к крылу "юнкерса", с которого сошел улыбающийся седоволосый человек, подкатил автомобиль "хорьх". Из "хорьха" выскочил господин в штатском и расторопно раскрыл перед пассажиром "юнкерса" дверцу автомобиля. Тот козырнул, уселся на заднее сиденье, и "хорьх" рванулся с места. Вот что значит мощный восьмицилиндровый мотор! Минута - "хорьх" уже мчался вдоль кромки аэродрома, по тому самому шоссе, по засыпанным воронкам, наново окутывая пылью придорожные оливковые деревья цвета сизой пыли.

Никак не мог Этьен вспомнить, кому принадлежит знакомая внешность, и злился на себя, и ругал себя безмозглым дураком, у которого не память, а дырявое, гнилое решето. И только когда "хорьх" уже промчался, Этьен вспомнил.

Так это же Вильгельм Канарис собственной персоной!!

Лицо молодое, если бы не седина, ему можно было бы дать от силы сорок лет, а Этьен точно знал, что Канарису под пятьдесят. Глаза полны живого блеска, со смешинкой. Взгляд не цепкий, не жесткий, не властный, - вот бы научиться так владеть каждым мускулом лица, даже выражением глаз!

Этьен многое помнил о Канарисе, и никак не сочеталась с его внешностью давняя история: после мировой войны Канарис сидел в Италии в тюрьме по подозрению в шпионаже и бежал, убив при этом тюремного священника и переодевшись в его сутану.

Значит, Этьена правильно предупредили, что Канарис иногда приезжает инкогнито в Испанию на грузовых самолетах без опознавательных знаков, сидя между ящиками и контейнерами с горючим и пролетая высоко над территорией Франции. Канарис избегал полетов на "юнкерсе", который совершает регулярные рейсы Штутгарт - Барселона.

И снова Этьен назвал свою память гнилой и дырявой, потому что не сразу узнал того, кто распахнул дверцу "хорьха", а затем уселся рядом с Канарисом. Он же торчал на похоронах летчика Альвареса, это генерал Вигон, начальник испанской военной разведки!

Через несколько дней о приезде Канариса прослышали завсегдатаи клуба "Касинилья де ла Компана", и Агирре, которому Кертнер уже два раза устраивал проводы и чей отлет вновь откладывался, передал Кертнеру шутку, которую приписывали Канарису.

Он разъезжал по фронтовым дорогам инкогнито, вел себя непринужденно, и со стороны могло показаться, что совершает увеселительную прогулку. Осматривал памятники старины, посетил картинную галерею в монастыре под Севильей: там в трапезной и в хранилище инкунабул висят малоизвестные полотна Мурильо. По дороге из монастыря машину Канариса остановило большое стадо овец, запрудило всю дорогу. Машина медленно пробиралась сквозь стадо, а Канарис при этом отдавал честь. "Кто знает, - весело подмигнул он адъютанту, когда их неказистый автомобиль наконец выпутался из живого клубка шерсти, - может быть, среди этих баранов находится один из наших государственных деятелей? На всякий случай всегда полезно поприветствовать стадо".

Только непонятно - как до клуба дошел этот анекдот? Может, адъютант сболтнул по приказу своего шефа? Канарис как бы напоминал Этьену: "Иногда нужно умело промолчать, иногда выгоднее умно проболтаться..."

Наконец эскадрилья Агирре и Хименеса получила приказ перебазироваться ближе к фронту.

- Когда и где мы еще встретимся? - вздохнул Агирре.

- Теперь в Мадриде! - бодро сказал Кертнер.

- Судя по всему, ты успеешь прежде добраться до своей Италии и приплыть обратно.

- Назначаю тебе свидание в Мадриде, на аэродроме. Скорее всего, это произойдет на Куатро виентос. Как романтично назван аэродром! Четыре ветра!