О. Добровольский - Саврасов

Привлекли Саврасова и работы Уилки, живописца народных бытовых сцен, очень популярного в Англии; у его картин «Жмурки», «Сельский праздник», «Общинный сторож», «Деревенские политики», «Рекомендательное письмо» всегда толпились посетители. Отметил для себя Алексей Кондратьевич и правдивые, светлые по колориту портреты Лоуренса; и полотна жанриста Фрита, в которых нередко сквозит юмор, лукавая улыбка; и скромные, интимные по своему характеру картины Вебстера, чьи названия сами говорят за себя — «Маленькая продавщица вишен», «Противные ветра», «Хоры сельской церкви»; и работы Робертса, совмещавшего реализм с фантазией вымысла.

Конечно, останавливался он и перед полотнами великого пейзажиста Констебля, перед его многочисленными развешанными на стенах галереи картинами — «Долина в Генмингельском парке», «Телега с сеном», «Гемстедский берег», «Просека», «Ферма в долине»… Констебль должен был заинтересовать Саврасова и потому, что с удивительным мастерством писал воздух, небо, облака, световоздушную среду. Запомнятся Саврасову и произведения других английских пейзажистов — Гардинга, Линнеля, Мкалума, Колля, Бранвайта.

Он напишет в своем отчете о творчестве пейзажистов Англии: «Их произведения вышли из условности предшествовавшего взгляда; строго сохраняя местный характер колорита и рисунка, они с замечательной верностью передают все разнообразные мотивы природы. Колорит их силен, блестящ, но правдив».

Однако к наиболее знаменитому в то время Тернеру, поэту морских просторов, стремившемуся показать необыкновенное, фантастическое, таинственное в природе, Саврасов отнесется весьма критически. «Знаменитые пейзажи Тернера, по моему мнению, весьма плохи», — напишет он Карлу Герцу. Кстати, примерно так же отзовется о творчестве этого пейзажиста и Григорович, который заметит, что похвалы англичан Тернеру кажутся ему преувеличенными и что он никак не может согласиться, чтобы Тернер был «величайшим пейзажистом, когда-либо существовавшим».

И такое совпадение взглядов одного из основоположников «натуральной школы» в русской литературе, писателя-реалиста, автора «Деревни» и «Антона-Горемыки» Д. В. Григоровича и будущего члена-учредителя Товарищества передвижников А. К. Саврасова тоже глубоко знаменательно. Оба они — и художник и писатель — отметили именно те работы английских живописцев, которые были созвучны уже назревшим внутренним проблемам русского искусства. В 1861-1862 годах В. Г. Перов создал свой «Сельский крестный ход на пасхе» и «Чаепитие в Мытищах», в 1862 году В. В. Пукирев — «Неравный брак». А ведь именно эти художники, продолжавшие традиции П. А. Федотова, составляли ближайшее окружение Саврасова по училищу, их полотна Саврасов мог видеть еще в мастерских, они рождались, как это часто случается, в спорах, раздумьях, поисках определенной художественной среды. Но ни одно из этих наиболее современных полотен русского искусства не попало на Всемирную выставку, поэтому Саврасов с таким пристальным вниманием ищет наиболее близкое, созвучное поискам художников-москвичей. Английские художники-реалисты — вот кого в первую очередь замечает он…

Как сообщала Эрнестина в письме к тетушке, Алексей Кондратьевич бывал на выставке каждодневно и «все больше в картинной галерее». Сестры роптали, особенно Эрнестина, в галереи живописи не позволяли ходить с зонтиками, и она вынуждена оставлять свой при выходе. Хрустальный дворец столь огромен, что однажды они заблудились и вышли не к тому выходу, где оставили шелковый зонтик. Софи в Лондоне все нравилось: и английские моды, и чистота улиц, и учтивость полисменов. Жаль только — «шиллинги летят», каждый шаг требует платы.

Саврасов посетил Британский музей, его новое здание в античном стиле, возведенное лишь семь лет назад. «Британский музей поразил меня, — писал он Карлу. — Я удивлялся, смотря на древние памятники искусства, и часто вспоминал тебя». Саврасов вспоминал рассказы Герца об искусстве древнего мира, которое с наибольшей полнотой было представлено именно в Британском музее: египетские и ассиро-вавилонские древности, реликвии материальной культуры античной Греции и Рима, средневековые рукописи и миниатюры, инкунабулы, керамика, терракоты, барельефы, статуи, мумии, старинные гравюры, рисунки, монеты…

«Удивительно хороша», по словам Саврасова, и картинная галерея Академии художеств, где собраны полотна Рембрандта, Ван Дейка, Мурильо, Рафаэля.

Но вот, простившись с Лондоном, путешественники переплыли на пароходе Ла-Манш и через шесть часов прибыли в Париж.

Уже близилось время, когда Рим будет вынужден уступить первенство Парижу, и в столицу Франции, как некогда в столицу Италии, устремятся художники со всего мира. А сейчас французские, как и многие европейские, в том числе русские художники, только искали новые пути в искусстве, по искали в несколько иной плоскости. И это различие двух художественных школ скажется уже в первый приезд Саврасова в Париж.

После Лондона пришлось экономить, и Саврасовы, а вместе с ними Эрнестина, остановились в весьма скромной гостинице «Бержер». Но в Париже Эрнестина решительно заявила свое «нет» на предложение Саврасова вновь начать изнурительные хождения по музеям. С Парижем они знакомились отдельно. Эрнестина посещала модные магазины, ездила в омнибусах, гуляла в Тюильрийском саду, а Саврасов и «бедняжка Софи» (как называла сестру Эрнестина) начали свои хождения в Лувр, Люксембургский музей, галерею Гупиля.

Несмотря па недостаток времени, Саврасов осмотрел все отделы Лувра. Он видел Венеру Милосскую, которую случайно обнаружил на острове греческий крестьянин; видел рабов Микеланджело, попавших в Лувр в бурные годы Великой французской революции; «Джоконду» Леонардо да Винчи и его же «Мадонну в гроте»; полотна Рафаэля, Корреджо, венецианцев Джорджоне, Тинторетто, Тициана, Веронезе. Он стоял в раздумье перед картинами Тициана «Положение во гроб» и «Венера дель Пардо». Он открыл для себя великих мастеров Испании — мрачноватого, душевно мятущегося Эль Греко, более гармоничного, светлого Веласкеса, по-мужицки грубоватого, немного корявого, как сама крестьянская жизнь, Рибейра. Точно так же впервые он увидел «Портрет Елены Фурман с детьми» Рубенса и другие полотна фламандского мастера, заказанные в свое время Марией Медичи, работы гениального Рембрандта, картины представителей старой школы французской живописи — братьев Ленен, Латура, Пуссена, Ватто, Фрагонара, Шардена…

На первый взгляд может показаться странным, что к современной французской живописи, в частности к работам барбизонцев, Саврасов отнесся довольно сдержанно. Как много общего, казалось бы, между барбизонцами и самим Саврасовым, какое сходство творческих задач у создателей французского национального реалистического пейзажа и у русского художника-пейзажиста… А ведь Саврасов видел пейзажи «мягкого Добиньи», художника, умевшего, по словам В. В. Стасова, наблюдать «великое спокойствие природы», влюбленного в нее, чьи работы полны поэзии. Но Добиньи не взволновал Саврасова. В равной степени оставил его тогда равнодушным и Теодор Руссо, которого так любил Тургенев, и Дюпре, и другие барбизонцы. В отчете Саврасова будут такие строки: «Ландшафты французской школы, хотя напоминают мотивы природы, по не имеют строгого исполнения и совершенно противоположны взгляду Германской школы. У последней в произведениях Лессинга и Лё виден строгий рисунок и правдивый колорит».