Виктор Неволин - Человек, лишённый малой родины

В конце мая забрали в Красную Армию моего брата Митю. Он ждал призыва и даже не поехал поступать в институт. А зря! Из института ему была бы прямая дорога в военное училище или в элитные войска. А так он с другими ссыльными мальчишками попал в пехоту, а с нею сразу же в Пинские болота. Там ему не смогли своевременно оказать квалифицированную медицинскую помощь, и Митя скончался на операционном столе от гнойного аппендицита.

Наше прощание с ним было тяжёлым. Жизнерадостный человек, добрый и мягкий, Митя словно чувствовал, что уходит из дома навсегда. За посёлком при расставании он крепко обнял меня и поцеловал, что никогда не бывало при расставаниях мужчин Неволиных.

Как только после таяния снегов подсохла земля, я вместе с другими хлеборобами выехал в поле пахать. Я любил пахать. Выезжали рано, а природа будто расцветала. Никогда не забуду трелей жаворонков. После ссылки я почему-то никогда их больше не слышал. Жаворонки забирались высоко в небо, а потом молниеносно пикировали к земле, издавая при этом неповторимые трели. Заслушаешься!

После пахоты на полях начиналось боронование, потом сев, прополка и уборка урожая. Полёгшую рожь всегда убирали серпами, а овёс гребками. В перерыве созревания хлебов шла активная заготовка сена. И так всё лето крестьяне работают не покладая рук.

Кроме хлеборобства, у наших колхозников были и другие заботы. Все теперь работали на войну. Ссыльные организовали пимокатное производство, делали лыжи из берёзы и заготовки-болванки для стрелкового и артиллерийского оружия. И ещё заготавливали дёготь, берёзовый уголь, пихтовую хвою, выгоняли из неё пихтовое масло. Женщины вязали рукавички и тёплые носки для воинов. Работы было очень много – сверх головы, но никаких послаблений спецпереселенцам не добавлялось за их трудовые подвиги.

Только в подтверждение того, что власть не дремлет, с началом войны в суровые сибирские края приходили с запада один за другим эшелоны с новыми ссыльными: немцами Поволжья, литовцами, латышами, эстонцами, западными украинцами и белорусами. Причём в отличие от прежних, новых спецпереселенцев везли семьями без мужчин, только женщин с детьми. Всех мужчин с отчего порога сразу отправляли в трудармию или же в лагеря.

Но сибирские эшелоны везли не только заключённых и ссыльных. Бесконечным потоком в Сибирь шли эвакуированные с запада заводы, которые прямо с колёс включались в работу на оборону страны. Патриархальный образ Сибири менялся в считанные месяцы, превращая её в Сибирь индустриальную – в базовый центр тыла воюющей страны.

Этот трудный первый военный год – с лета 1941-го и фактически до осени 1942 года – стал для меня последним годом моего длительного пребывания вместе с родителями в местах нашей томской ссылки. Далее жизнь пошла кругами, и каждый новый круг всё дальше уводил меня от этих гиблых мест.

Продолжение учёбы. Школа в Асино

Наша семья тяжело переживала смерть дорогого Мити. Я очень любил старшего брата и охотно отдал бы жизнь, только бы он остался жив. Прожил Митя всего лишь двадцать лет – день в день. И надо же было цыганке так угадать! Мама даже слегла от переживаний. Видно, недаром говорят: на войне первыми погибают лучшие.

Дальше я не мог уже оставаться в нашем глухом участке. Куда угодно, но только не жить здесь! И родители, посоветовавшись и обдумав всё на сто рядов, решили отправить нас с Машей учиться дальше в десятилетке, теперь уже в Асино.

А тут пришла телеграмма от Саши: его призывают на фронт. Отправка из Асино. До отправки оставалось ровно двое суток. На семейном совете договорились, что со старшим братом обязательно надо кому-то из нас повидаться и передать ему гостинцы от семьи.

До Асино было 110 километров. Транспорта никакого. И я вызвался добраться до райцентра за двое суток пешком. Родители сначала были против (идти по тайге в такое смутное время!), но потом согласились, понимая, что я от задуманного не отступлюсь.

Мама быстренько собрала мне котомку. В этом она была большая мастерица. Всю жизнь кого-то снаряжала и отправляла в дорогу. Кроме еды мне на дорогу, она настряпала гостинцев для Саши. Собрали кое-что из белья. И я ранним утром двинулся в путь.

Я всегда был резвым в ходьбе и сразу поднажал, а кое-где даже пробегал рысцой. Когда миновал деревню Кулички (позади шестьдесят километров), солнце стало заходить за горизонт, а в тайге темнеть. До следующей деревни Калиновки оставалось ещё километров пятнадцать, но я всё-таки решил дойти до неё без отдыха. Шёл по раскисшей от дождя тёмной дороге, озираясь по сторонам.

И вот когда я проходил сплошной хвойный лес, неподалёку раздался страшный треск. Кто-то шумно ломился сквозь чащу. Тут я, конечно, струхнул, хотя до этого не раз один ходил по тайге и ночевал в ней. Но тогда на охоте у меня было с собой ружьё. Здесь же в кармане лишь перочинный ножичек! Я прибавил ходу и, не оглядываясь, бежал бегом около десятка километров, пока передо мной неожиданно не открылась деревня Линда. При виде знакомой деревеньки я немного успокоился и сбавил ход, а потом долго размышлял, кто же напугал меня – медведь или лось? Одно ясно: зверь был крупный. В конечном итоге на другой день к обеду я уже был в Асино в объятиях брата и в тот же вечер проводил его в армию.

Я получил справки от коменданта на право учёбы и проживания в Асино, а дальше уже начинается история нашей с Машей учёбы в Асиновской средней школе. Жили мы у троюродного брата отца Прокопия Артамоновича Неволина. Родственные отношения в те года были крепкими. Может быть, с позиции сегодняшнего дня кому-то покажется странным, зачем бы троюродному брату, обременённому большой семьёй и имеющему всего лишь одну комнату в полубарачном доме, брать на квартиру двух школьников только потому, что мы его дальняя родня. А вот взял без каких-либо условий.

Прокопий Артамонович тоже находился в ссылке, но его как истинного «лошадника» взяли на работу конюхом в Асино в районное отделение НКВД. И жил он с семьёй во дворе конного двора. В их одну-единственную комнату пристроились и мы с сестрицей, и оба стали учиться. Она в восьмом, а я в девятом классе.

Угла своего мы не имели. Спали на полу. Сами варили себе примитивную еду из картошки и круп, а родители привозили нам сало, мясо, ягоды, капусту, грибы. Хлеб покупали по карточкам. Жена Прокопия Ариша, добрая милая женщина, была не из наших ссыльных, но относилась к нам сочувственно и как-то помогала перебиваться с хлеба на квас. У Ариши с Прокопием были две дочки и маленький сынишка в зыбке, с которым мы иногда водились – качали зыбку.

В школе в Асино я быстро нашёл друзей. И мне здесь учиться тоже нравилось. В классе местных жителей было меньше половины. Преобладали дети эвакуированных родителей из Ленинграда и Северного Кавказа. Преподаватели, в основном, тоже были с запада. Девочек и мальчиков с начала года было приблизительно поровну, а потом парней постарше стали забирать в армию, и мальчишечьи ряды поредели. Кроме эвакуированных, в школе учились и дети военнослужащих из недавно образованного пехотного училища и охранных служб лагерей заключённых.