Пропавшая: Исчезновение Лорен Спирер. Правдивая история о том, как студентка исчезла у всех на виду - Шон Коэн
На протяжении многих лет я снова и снова пытался связаться с Майком Бетом, но самый содержательный ответ, который мне удалось получить, пришел от его мамы:
«Я вас блокирую».
Ее сын пошел по ее стопам. Когда я позвонил в офис Бета и попросил соединить меня с Майком, молодой человек на другом конце спросил меня, кто я такой.
– Позвольте мне уточнить, будет ли он беседовать с вами, – ответил он.
Спустя несколько секунд меня попросту сбросили.
Я перезвонил дважды, но ответа так и не последовало.
Когда я связался с ним по рабочей электронной почте с просьбой дать комментарии, мне пришло уведомление, что сообщение заблокировано.
* * *
Не получив помощи от Бета, я обратился к Дэвиду Блезняку. Мне хотелось знать, согласится ли он под запись рассказать мне о несоответствии в показаниях. Видел ли он Майка Бета? Видел ли Лорен?
Написав ему сообщение, я получил ответ:
«По какому вопросу вы пишите? Чем я могу помочь?»
Я рассказал о своей будущей книге и объяснил, почему его история имеет значение.
«Нет, спасибо», – ответил Блезняк.
«Вы уверены? Ваше имя будет указано в книге. Вашу историю будет читать публика. Мне хочется быть честным и ответить на те вопросы, на которые до сих пор ответов нет».
«Спасибо, что спросили! – Написал он в ответ. – Однако я не давал разрешение я на использование моего имени в книге. Благодарю, что спросили заранее!»
«Не за что. Но ваше разрешение мне и не нужно», – ответил я.
«Подскажите свою электронную почту», – попросил Блезняк.
Я отправил ему свой адрес, а уже через несколько минут получил письмо от адвоката, который сообщил, что с 2011 года представлял интересы Дэвида Блезняка. Меня это удивило: ведь я даже не знал, что Блезняк обращался к адвокату. Это странно, особенно если учесть, что во время исчезновения Лорен он якобы спал.
Меня всегда настораживало, как человек, который находился вместе с остальными в таунхаусе, смог избежать подозрений. Очевидно, Блезняк, наняв адвоката, терпеливо ждал полицейских, но те решили не доставлять ему особых хлопот.
От расспросов частных детективов он тоже уклонялся.
После непродолжительной переписки его адвокат прислал следующее заявление:
«Дэвид Блезняк может сказать только одно: он вернулся в квартиру, пошел наверх и лег спать. Это было так давно, что подробностей разговоров он уже не помнит. Он также не припоминает, чтобы видел Лорен в квартире – что согласуется с вашей хронологией, согласно которой она вернулась после его отхода ко сну».
Все это означало, что дальнейшего рассказа о той ночи можно было не ждать, потому что к моменту исчезновения Лорен Бет и Блезняк, согласно их словам, уже не принимали участия в этой истории.
А вот Джею Розенбауму и Кори Россмену избежать подозрений не удалось. Все эти годы они нависали над ними, как тучи. Россмен, который принес Лорен в дом, якобы отключился на момент исчезновения Спирер, однако его история по-прежнему вызывала сомнения. Я надеялся, что он согласится поговорить о той ночи и постарается вспомнить детали.
Но сначала я решил обратиться к Розенбауму.
«Привет, Джей. Нужно поговорить. Это важно. У тебя будет свободное время на этой неделе?»
Когда я объяснил причины, по которым ему следует высказаться, он бросил такую фразу:
«Я с удовольствием поговорю, если вы пожертвуете вырученные деньги в фонд Лорен».
Розенбаум прекрасно знал, что никакого фонда не существует. Как только я указал на этот факт, он сразу перестал отвечать. По крайней мере, мне.
Через полчаса я связался с Кори Россменом. Разыскав его новый номер, я сделал звонок, предполагая, что он отправит его на голосовую почту. Однако я ошибся: он ответил.
Общение началось примерно так же бурно, как я и ожидал. Я вкратце обрисовал ему ситуацию и попросил его высказаться для будущей книги, которую я пишу о Лорен. Он мог наконец воспользоваться этой возможностью, ответить на открытые вопросы и оставить все в прошлом. Или повесить трубку.
– Я прекрасно знаю о вашей книге, – огрызнулся Россмен, хотя я никогда раньше о ней не упоминал. – Мне не нужны ваши чертовы вступления. Переходите к делу.
Я рассказал ему, что переговорил практически со всеми, кто был причастен к событиям той ночи, кроме него. Прошло почти двенадцать лет, а он все так же уклонялся от беседы. Разве что в 2013 году в телефонном разговоре он обвинил родителей Лорен в преследовании, заявив: «Если бы мы сделали что-то не так, нас бы уже арестовали. Все, что они делают, – это вредят моей карьере».
Теперь, в мае 2023 года, я продолжил добиваться от него ответа: почему он не хочет прояснить некоторые моменты?
– Я не разговаривал с детективами, – сообщил он мне.
– Верно. С ними общались практически все. Кроме вас.
– Я говорил ровно столько же, сколько и все остальные. С теми, с кем и они.
– Но не с детективами Спиреров.
– Я говорил с теми, с кем было необходимо.
Именно в тот момент я рассказал ему о звонках его подруге Брук Булленс из Шарона, штат Массачусетс – когда он был вместе с Лорен на улице и еще раз на следующий день.
Сначала он попытался обвинить меня в незаконном получении сведений, а потом воспроизвел версию о потере памяти, которую много лет назад в ходе первоначального расследования выдвинул его адвокат. Может быть, он забыл, что в 2013 году, рассказывая о телефонных звонках, он утверждал, что предполагаемая потеря памяти – это слова его адвоката, а не способ защиты.
– Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть этот звонок, – так Россмен ответил на вопрос о попытке дозвониться до Брук в 2:55 утра. – Я этого не помню. Да, в те времена мы с Брук были очень дружны, и я мог позвонить ей в любое время суток. Но что касается той ночи, я ничего сказать не могу: я не помню, чтобы куда-то звонил.
На его вопрос о значимости этого звонка я ответил, что с этим человеком он пытался связаться дважды, пока Лорен находилась на его попечении в состоянии сильнейшей интоксикации. Это был не просто звонок другу, чтобы узнать, как у него дела.
– Они не знают, в каком состоянии находилась Лорен, – ответил Россмен, зная, что, судя по видеозаписи, к тому времени, когда он сделал вторую попытку позвонить Брук, Лорен уже несколько раз упала, потеряла телефон и обувь, и ему пришлось нести ее часть пути на руках. – Я не могу указать точную степень ее опьянения, но в то же время имеется масса доказательств моей собственной нетрезвости. Я ничего о том эпизоде не помню, а уж тем более не помню телефонного звонка Брук на следующий день. Двенадцать лет прошло, как никак.
Получается, что теория о потере памяти не только вернулась, но и распространилась на следующий день. Россмен был одним из последних, кто видел пропавшую девушку. Весь следующий день он провел в ее поисках, обсуждая события прошедшей ночи, отправляя и получая десятки сообщений. Он не спал до трех часов, без конца звоня по телефону. Это был один из самых драматичных дней в его жизни, но при этом он не помнил, о чем говорил с одной из самых близких подруг.
Россмен сразу же перешел к нападкам.
– Вы недостойный репортер, которого уволили за секс с проституткой. Вы пытаетесь воскресить свою карьеру, монетизируя трагедию, что само по себе чудовищно. И вы расспрашиваете меня о телефонном звонке двенадцатилетней давности, о котором я ничего не помню?
Сразу стало ясно: своими вопросами о телефонных звонках я задел его за живое. А когда он упомянул, что я выставил его в плохом свете в новостной статье 2013 года, я напомнил, что просто
