Юрий Лубченков - Главы государства российского. Выдающиеся правители, о которых должна знать вся страна

Ответ певицы

В 1765 году императрица Екатерина II пригласила знаменитую Габриэли в Петербург и ангажировала ее на два месяца. Когда речь зашла о вознаграждении, Габриэли потребовала пять тысяч червонцев.

– Пять тысяч?! – удивилась императрица. – Помилуйте, мои фельдмаршалы меньше получают.

– В таком случае, ваше величество, – отвечала певица, – вам следует заставили петь одного из фельдмаршалов.

Императрица заплатила требуемую сумму.

Табакерка

Екатерина была недовольна одним из иностранных послов и, пригласив его к обеду, стала говорить с ним резко и желчно.

Храповицкий вполголоса сказал соседу: «Жаль, что матушка так неосторожно говорит».

Императрица расслышала эти слова и переменила разговор. После обеда, когда раздали чашки кофе, государыня подошла к Храповицкому и вполголоса сказала:

– Ваше превосходительство, вы слишком дерзки, что осмеливаетесь давать мне советы, которых у вас не просят.

Гнев был на ее лице, она поставила дрожащей рукой чашку на поднос, раскланялась и вышла. Храповицкий считал себя погибшим. Он поплелся домой, но на лестнице его догнал камердинер с приказом идти к императрице.

Екатерина нервно ходила по комнате и, остановившись перед Храповицким, с гневом заметила:

– Ваше превосходительство, как вы смели при людях укорить меня, тогда как в моем присутствии вы можете говорить не иначе, как только отвечая на мои вопросы?

Храповицкий упал в ноги и просил о помиловании. Императрица вдруг переменила тон и с лаской в голосе сказала:

– Знаю, что вы это сделали из любви ко мне и благодарю вас. – И, взяв со стола табакерку с бриллиантами, продолжала: – Возьмите на память. Я женщина, и притом пылкая, часто увлекаюсь. Прошу вас, если заметите

мою неосторожность, не выражайте явно своего неудовольствия и не высказывайте замечания, но раскройте эту табакерку и нюхайте. Я тотчас пойму и удержусь от поступков, что вам не нравятся.

Свои люди в Сенате

Однажды императрице Екатерине II донесли, что приставы подолгу задерживают в Москве барки с жизненно важными припасами, идущие в Петербург из провинции. Попытки получить точные сведения о злоупотреблениях приводили лишь к обвинению доносивших. Подозревая обман и желая прояснить дело, императрица поручила гвардейскому офицеру Молчанову на месте разобрать противоречивые донесения и представить правдивый отчет о виденном. Молчанов обещался в точности исполнить поручение и несколько раз заявлялся в Сенат за паспортом, но получил его лишь спустя несколько дней, в продолжение которых московских приставов успели уведомить о предстоящей ревизии. Молчанов нашел в Москве только три барки, и императрица осталась в прежнем недоумении.

Генерал-фельдмаршал князь Потемкин-Таврический на набережной Невы. Художник Михаил Иванов. 1798

Конец императрицы

Старушка милая жилаПриятно и немного блудно,Вольтеру первый друг была,Наказ писала, флоты жгла,И умерла, садясь на судно.

Случилось это вдруг и до обидного не по-царски. Пятого ноября 1796 года шестидесятисемилетняя русская императрица Екатерина II поднялась с постели в семь утра – немного позже, чем обычно. Погрелась у камина, сварила себе кофе и, сидя на краешке постели, полчашечки через силу проглотила. Тянуло прилечь, поддаться лени, опустить тяжелую нынче голову на мягкую подушку. Но императрица испугалась, что в последние дни ее часто клонит на боковую, а это верный признак болезни (мысль о старости она гнала прочь), и резко поднялась, заставила себя приободриться, притворилась веселою. Тщательно причесалась, натерла лицо румянцем и выбрала платье: длинное, сбегающее с груди к ногам, скрадывающее ее полноту и короткие ноги. Но прежде чем облачиться в утренний наряд, Екатерина в легком пеньюаре пошла за ширмы, в отхожее место. Вдруг ощутила под сердцем легкий толчок, глаза потухли, и всероссийская самодержица рухнула наземь рядом с нужником. Тупо зашумело в голове, Екатерина, собравшись с силами, кликнула Захара Зотова и попыталась подняться на ноги, чтобы ни камердинер, ни примчавшиеся ему на помощь гвардейцы не застали ее в срамном виде.

Но встать почему-то не удавалось, почему-то не суетились вокруг гвардейцы, и даже Захар не шел на зов.

Страх все крепче сжимал сердце. Предали? Бросили? Когда стих первый приступ ужаса, императрица, наконец, догадалась, что едва шевелит губами, оттого и нет переполоха. Там, за дверями спальни, – Захар, лакеи, вельможи, гвардейцы. Все ждут звонка ее колокольчика и гадают, кого она первого одарит беседой в любимый утренний час. Все надеются… И ни один не может догадаться, как больно и страшно ей, как нужны сейчас люди! Екатерина вошла в гнев на своих подданных, не чувствующих, в каком она оказалась положении. Но скоро кричащая жалость к себе притупила и боль, и злобу.

Штурм Очакова 6 декабря 1788 года. Художник Януарий Суходольский. 1853

«Я одна, совсем одна. За все тридцать четыре года царствования не было дня, да что дня – минуты, чтобы я не чувствовала вокруг людей, готовых угождать мне, ищущих повода прислужить. А теперь – никого. Как же так? Где их долг? присяга? честь? Я же императрица. Мне надо помочь. Надо помочь России… Здесь холодно… Твердо… Я могу умереть. Но тогда со мной умрет и Россия. Мне обязаны помочь».

От страха одиночества и смерти тело государыни зашлось в судороге, по щеке поползла слеза, пальцы мелко задрожали на холодном каменном полу.

Час спустя дворцового истопника, вошедшего подложить дров в камин государыни, испугал глухой животный хрип, и он замер с охапкой поленьев в руках. Тут-то, в просвете между ширм, на полу увидел пухлую, унизанную драгоценными перстнями руку и закричал. Дверь распахнулась, вбежал растерянный Захар Зотов, а за ним, спешно обнажая сабли, ворвались четверо караульных гвардейцев.

Захар, взглянув на истопника, сразу понял, почему матушка государыня так долго его не звала, и, приказав одному из солдат встать в дверях, с тремя остальными поднял тело. Императрица оказалась до удивления тяжелая, и они решили не вздымать ее на постель, а положить на пол посередине спальни, подсунув под тело сафьяновый матрас.

Лекаря принялись за дело. Захар Зотов вышел объявить о легком недомогании императрицы придворным, уже пронюхавшим про несчастье и нахлынувшим во дворец со всего Петербурга. Они толпились в просторных залах, ожидая с понурыми, но настороженными лицами слухов, сплетен, домыслов. Лишь несколько сановников посчитали возможным для себя войти в спальный покой императрицы и воочию наблюдать агонию великой самодержицы.