Юрий Соловьев - Воспоминания дипломата

   Через два дня после моего приезда в Афины состоялись торжественные проводы отъезжающего на Крит королевича Георга. Назначение Георга на Крит явилось результатом весьма продолжительных переговоров держав, причем Германия и Австро-Венгрия отказались от непосредственного участия в урегулировании критского вопроса. По этому поводу германский канцлер князь Бюлов произнес в рейхстаге ставшую известной фразу: "Германия предпочитает положить свою флейту и прекратить свое участие в (европейском) концерте". В этих переговорах главное значение имело покровительство, оказанное королевичу Николаем II, подружившимся с принцем во время их совместного путешествия на Дальний Восток. Это была комбинация, повлекшая за собой окончательное присоединение острова к Греции. Назначение Георга на Крит, несмотря на только что проигранную греками войну с Турцией, лишний раз доказывало, насколько греческий вопрос стоял в зависимости от политики великих держав и не был обусловлен действительной силой Греции, которая в то время почти не обладала боеспособной армией.

   Несмотря на незначительность греческого королевства, Афины в конце прошлого столетия были важным узлом политических интриг великих держав, а потому и дипломатический корпус был составлен из более или менее видных дипломатов. Многие из них стали впоследствии министрами иностранных дел. Интересной особенностью этого корпуса было то, что почти половина посланников была жената на русских.

   Англичанин сэр Эдвин Эджертон был женат на вдове одного из моих предшественников, второго секретаря русской миссии Каткова, сына известного московского публициста. Эджертон очень полюбил своих пасынков, и в Афинах можно было наблюдать не лишенную известной знаменательности сцену, как внуки обличителя английской политики Каткова гуляли с любвеобильным отчимом - великобританским посланником. Женитьба Эджертона создавала для англичан особо благоприятное положение. Если к Эджертону благоволил король Георг, бывший по своим симпатиям англоманом, то леди Эджертон пользовалась полным доверием королевы, знавшей ее в течение многих лет и продолжавшей видеть в ней исключительно русскую. Конечно, это было лишним осложнением для Ону, жена которого была по происхождению француженка и во всяком случае не была соотечественницей в глазах королевы. Ольга Константиновна после 35-летнего пребывания в Греции осталась убежденной русской патриоткой.

   Турецкий посланник Рифаат-бей, впоследствии паша, посол в Париже и министр иностранных дел, был тоже женат на русской. Мария Николаевна Рифаат, очень умная женщина, деятельно помогавшая своему мужу в его дипломатической карьере, была дочерью русского дивизионного генерала фон Ризенкампфа, разжалованного в солдаты за столкновение со своим корпусным командиром Свистуновым. После помилования Ризенкампф жил в Афинах у своей дочери, но никогда никому не показывался. После всех потрясений он почти впал в детство. На русских же были женаты и итальянский посланник герцог Аварна (будущий посол в Вене), и болгарский дипломатический агент Цоков (бывший потом посланником в Петербурге).

   Германскими посланниками были последовательно за мое время граф Плессен и князь Ратибор, с которым я встретился затем в Мадриде, где он был послом. Австро-венгерским посланником был ставший затем министром иностранных дел двуединой монархии барон Буриан (до Афин он был дипломатическим агентом в Софии, а перед тем - генеральным консулом в Москве). Он довольно свободно говорил по-русски. Германский и австро-венгерский посланники держались несколько особняком и являлись в Афинах среди остальных дипломатов как бы своего рода оппозицией, что соответствовало, между прочим, роли Германии и Австро-Венгрии в критском вопросе. После перевода герцога Аварны в Вену итальянским посланником был назначен Сильвестрелли, пробывший, впрочем, в Афинах недолго. Он был отозван по весьма курьезному в истории дипломатических сношений поводу. Им был представлен в римское министерство экономический доклад о Греции, где он отзывался о ней как о стране весьма отсталой в экономическом и культурном отношениях. По неосмотрительности консульты (Министерство иностранных дел) этот доклад был напечатан и стал известен грекам. После этого в афинской печати поднялась настоящая буря, посланника как-то забросали грязью, и он никуда не мог показываться без телохранителей. Итальянское правительство поспешило его отозвать, но, признавая свою вину, перевело его с повышением - послом в Мадрид. В конце XIX века Италия еще далеко не играла в восточном бассейне Средиземного моря той роли, которую она играет теперь. Хотя в критском вопросе она и присоединилась к трем державам-покровительницам (Англии, Франции и России), но все же занимала среди них второстепенное место. Между прочим, ее агенты получали гораздо меньше жалованья, чем их коллеги, представители других великих держав, и им приходилось проявлять необычайную экономию даже в канцелярских расходах. Мне помнится, например, случай, когда мы выступали вместе с Италией с совместной нотой. На мой вопрос итальянскому посланнику, скоро ли он может получить телеграфный ответ из Рима с одобрением текста ноты, он мне ответил, что его министерство разрешает сношения по телеграфу лишь в исключительных случаях и ему придется снестись с ним по почте.

   Как я уже говорил выше, в обязанности нашей афинской миссии входило участие в целом ряде придворных церемоний, которые вызывались близкими родственными отношениями петербургского и афинского дворов. За мое пребывание в Афинах там сменилось три русских посланника. Для них неизменно камнем преткновения служили именно эти отношения. Действительно, для русского дипломата, желавшего сохранить свое независимое положение и иметь возможность не выпускать из своих рук нити нашей политики в Греции, было весьма трудно отгородиться от постоянного вмешательства придворных влияний, сочетать свою независимость с "благосклонностью" местного двора. Последний переписывался по политическим вопросам с петербургскими родственниками помимо и иногда без ведома посланника. К тому же, согласно местным обычаям, каждая из крупных миссий в Афинах была вынуждена давать большие приемы в честь греческой королевской семьи. За мое время связи между петербургским и афинским дворами еще усилились двумя женитьбами: королевич Николай Греческий женился на великой княгине Елене Владимировне, а принцесса греческая Мария (младшая сестра жены великого князя Павла Александровича и Александры Георгиевны, в то время уже покойной) вышла замуж за великого князя Георгия Михайловича. Мне пришлось присутствовать на обеих свадьбах: на первой - в Петергофе и на второй - на острове Корфу.