Андрей Шляхов - Главные пары нашей эпохи. Любовь на грани фола

Надю взяла в свою семью другая сестра матери, Лидия Степановна. Дети росли порознь. Спустя некоторое время Саше сказали, что Надя умерла.

Детство у Саши было трудным, сиротским. Тетка Мария Степановна оказалась женщиной властной и суровой. Она не могла простить сестре ее «позора» и вымещала всю свою злость на нелюбимом племяннике. Сашу били за всякую провинность, держали его взаперти, то и дело лишали каких-нибудь детских радостей. Вдобавок он по нескольку раз в день был вынужден выслушивать обвинения в адрес покойного отца.

Неудивительно, что в знак протеста Саша совершенно забросил гимназию и пошел по кривой дорожке, начав воровать деньги из Киево-Печерской лавры. В лаврских пещерах благочестивые паломники клали медяки на святые мощи, а Саша с дружками, притворяясь, что целуют мощи, собирали монеты губами. На неправедные деньги покупались сладости и папиросы.

«Сколько веревочке ни виться, а концу все равно быть» — говорят в народе. Настал день, и воров поймали с поличным. Святотатство вызвало громкий скандал. Александра выгнали из гимназии, а тетка чуть ли не до полусмерти избила его. Ввиду тяжкой вины племянника Мария Степановна действовала не руками, а казацкой нагайкой. Впоследствии Вертинский вспоминал, что, придя в себя после порки, он мог думать лишь о том, как облить керосином теткину кровать и поджечь ее.

Воровать он, однако, не перестал.

«Как из меня не вышел преступник, до сих пор понять не могу. По всем законам логики, я должен был стать преступником», — много позже признавался Вертинский.

Его удержала на краю пропасти любовь к музыке и театру. Еще в бытность гимназистом, Саша ходил на репетиции церковного хора, составленного из учеников, но из-за своей дурной репутации в хор так и не попал. Однако Саша был настойчив и, не попав в хор, решил «пробиться» в любительский театр. В те времена на Подоле существовал особый, «контрактовый» зал, в котором проходили любительские спектакли.

Увы — первый же выход на сцену обернулся грандиозным провалом. Александр, картавый от природы, играл слугу, который должен был выкрикнуть всего одно слово: «Император!» Вышло же нечто вроде «Импелятоль!», и публика в зале расхохоталась. Спустя несколько лет Константин Станиславский откажется взять Вертинского в труппу Московского Художественного театра по той же причине. Проклятую букву «р» Вертинский так и не научился четко выговаривать до конца дней своих.

Билеты в театр стоили дорого. Александру приходилось воровать деньги для того, чтобы посещать спектакли. Узнав об этом, тетка выгнала его из дома, и Вертинский стал жить на улице. Пока было тепло, он ночевал в парках на скамейках, а с наступлением холодов устраивался на ночлег в чужих подъездах. Он решил начать честную жизнь — перебивался мелочной торговлей, грузил арбузы на пристани, работал корректором в типографии, а некоторое время (правда, очень недолгое) даже проходил в помощниках бухгалтера роскошной гостиницы «Европейская».

В этой жизни ничего не водится —Ни дружбы, ни чистой любви.Эту жизнь прожить приходитсяПо горло и в грязи, и в крови.А поэтому нужно с каждогоСдирать сколько можно кож.А чтоб сердце любви не жаждало,Засунуть под сердце нож!

Эти строки пятидесятилетний Вертинский напишет в далеком китайском городе Шанхае, в том самом Шанхае, где он встретил любовь всей своей жизни. Однажды после выступления он… Нет, лучше не будем забегать вперед. Всему свое время.

Ангел-хранитель однажды привел Вертинского в подъезд к Софье Николаевне Зелинской, преподавательницы женской гимназии, когда-то дружившей с его матерью. В память о несчастной Евгении Скалацкой Зелинская пригласила Александра пожить у себя. У Зелинской бывал весь цвет киевской интеллигенции, в ее доме Вертинский познакомился с Марком Шагалом, Николаем Бердяевым, Натаном Альтманом. Вскоре Александр начал заниматься журналистикой — стал писать театральные рецензии для газеты «Киевская неделя», опубликовал несколько рассказов. На гонорары от публикаций Александр купил подержанный фрак, завел моду ежедневно продевать в петлицу новый живой цветок и стал одним из самых ярких представителей киевской богемы. Он был дьявольски красив, имел утонченные манеры и усиленно изображал пресыщенного жизнью меланхолика.

В возрасте восемнадцати лет меланхолик неожиданно счел, что родной Киев ему «смертельно надоел», и собрался покорять Москву. Приятели интересовались, почему он не хочет отправиться прямиком в Санкт-Петербург. Вертинский отшучивался, храня свою тайну. Дело в том, что именно в Москве совершенно случайно нашлась его сестра Надя, которую он считал умершей. Надя стала актрисой, и, кажется, неплохой. Она обещала помочь брату освоиться в Москве. Сказано — сделано, Вертинский простился с Киевом и, полный самых радужных надежд, отправился покорять Первопрестольную.

Разумеется, о том, чтобы сразу по прибытии, что называется с ходу попасть в труппу одного из московских театров, и речи быть не могло. Поначалу пришлось давать уроки сценического мастерства мечтающим о театре купеческим дочкам. Но как-то раз ангел-хранитель снова вспомнил о своем подопечном. Вертинский в компании знакомых актеров ждал Надежду в скверике перед Театром миниатюр, где она служила. И надо же было такому случиться, что на него обратила внимание сама Мария Арцыбушева, которой принадлежал театр. Мария Александровна сказал ему:

— Что вы шляетесь без дела, молодой человек? Шли бы лучше в актеры, ко мне в театр!

— Но я же не актер! — поскромничал Вертинский. — Я ничего, собственно, не умею.

— Не умеете, так научитесь! — отрезала Арцыбушева.

Обрадованный Вертинский поспешил осведомиться:

— А сколько я буду получать за это?

— Получать?! Вы что? В своем уме? — рассмеялась Арцыбушева. — Спросите лучше, сколько я с вас буду брать за то, чтобы сделать из вас человека.

Вертинский моментально скис, но Мария Александровна добавила:

— Ни о каком жалованье не может быть и речи, но в три часа мы садимся обедать. Борщ и котлеты у нас всегда найдутся. Вы можете обедать с нами.

Александр поспешил согласиться. Вот так его первым театральным заработком и стали борщ да котлеты. Надо сказать — далеко не самый худший вариант.

В Театре миниатюр Александру достался номер под названием «Танго». Он пел на сцене песню, пародирующую исполнявшееся двумя танцорами танго. Один из театральных критиков газеты «Русское слово» назвал Вертинского «остроумным и жеманным». «Этого было достаточно, чтобы я „задрал нос“ и чтоб все наши актеры возненавидели меня моментально, — вспоминал Вертинский. — Но уже было поздно. Успех мой шагал сам по себе, меня приглашали на вечера. А иногда даже писали обо мне. Марье Александровне пришлось дать мне наконец „жалованье“ двадцать пять рублей в месяц, что при „борще и котлетах“ уже являлось базисом, на котором можно было разворачиваться».